Екатерина Докашева - Ахматова, Блок, Цветаева: Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

С появлением Есенина в доме на Пречистенке там стали бывать его приятели – Анатолий Мариенгоф, Вадим Шершеневич, Рюрик Ивнев, Александр Кусиков, Иван Старцев.

Первое публичное выступление Дункан и ее юных учениц состоялось в Большом театре 7 ноября 1921 г. Вступительное слово сказал Анатолий Луначарский. После этого были исполнены Шестая (Патетическая) симфония и Славянский марш П.И. Чайковского, «Интернационал».

Между тем проходил отбор в школу Дункан, который был закончен 3 декабря 1921 года. Этот день и стал днем создания танцевальной школы, который отмечался каждый год. …

Сорок детей жили в школе, но сама школа еще не функционировала. Распорядок дня, выработанный Дункан, соблюдался плохо, а общее образование велось хаотично.

В начале февраля Айседора с Есениным приехали в Петроград, по странной иронии судьбы они остановились в гостинице «Англетер» в том номере, где спустя почти четыре года Есенина найдут мертвым. Правда, номер был холодным, и они вскоре его покинули, перейдя, благодаря хлопотам Шнейдера, в более теплую комнату.

Как писал Илья Шнейдер, чувство Есенина «вначале было еще каким-то неясным и тревожным отсветом ее сильной любви», но со временем запылало «с такой же яркостью и силой, как и любовь к нему Айседоры».

Один из современников Есенина, писатель Матвей Ройзман, встречавшийся с ним, так писал о нем и Дункан:

«Сергей рассказывал об Айседоре с любовью, с восторгом передавал ее заботу о нем. Думается, Есенин своим горячим молодым чувством пробудил в Айседоре вторую молодость. Конечно, не обошлось в этих отношениях и без возникшего у Дункан материнского чувства по отношению к Сергею, который был намного моложе ее. Кстати, когда в разговоре зашел вопрос об ее возрасте, он ответил, что она старше его лет на десять. Я с умыслом упоминаю об этом, потому что в тот год Айседоре (если взглянуть хотя бы на ее фотографию) можно было дать намного меньше лет, чем было на самом деле. Я уже писал о том, как Есенин любил детей. В этом сказывалась тоска по своим детям – Косте и Тане. Скорбела и Дункан по своим детям: сыну Патрику и дочери Дердри, погибшим в автомобильной катастрофе. Она работала с детьми, а ведь делать это без любви к ним нельзя. И эта обоюдная любовь к детям сближала Сергея и Айседору. Конечно, их взаимному чувству способствовало и то, что они по существу, как все великие люди, были одинокими да еще по натуре бунтарями».

Роман был ярким и шумным. Иногда Есенин поднимал на Изадору руку, но потом раскаивался. Признавался в том, что она имеет над ним власть…

Для того чтобы обеспечить функционирование школы и продемонстрировать успехи своих учениц, Айседора собиралась в заграничное турне. Она направила американскому импрессарио Солу Юроку телеграмму с предложением организовать гастроли по городам Америки. Она хотела выехать с Есениным и двадцатью ученицами. В скобках можно заметить, что это был тот самый знаменитый Сол Юрок, который активно способствовал в советские годы российско-американскому культурному обмену. Благодаря ему американцы познакомились с Давидом Ойстрахом, Святославом Рихтером, Эмилем Гилельсом, Майей Плисецкой, Мстиславом Ростроповичем, Галиной Вишневской, Людмилой Зыкиной.

Ходатайство о выезде поступило к наркому просвещения А.В. Луначарскому 17 марта, а 21 апреля уже выдали мандат. Перед гастролями – 2 мая 1922 года Сергей Есенин женился на Айседоре Дункан. Это было сделано из-за того, чтобы иммиграционные службы не могли к ним придраться, как это было в случае с Максимом Горьким и Марией Андреевой. Перед свадьбой случился очень трогательный момент. Слово Илье Шнейдеру:

«Накануне Айседора смущенно подошла ко мне, держа в руках свой французский “паспорт”.

– Не можете ли вы немножко тут исправить? – еще более смущаясь, попросила она.

Я не понял. Тогда она коснулась пальцем цифры с годом своего рождения. Я рассмеялся – передо мной стояла Айседора, такая красивая, стройная, похудевшая и помолодевшая, намного лучше той Айседоры Дункан, которую я впервые, около года назад, увидел в квартире Гельцер.

Но она стояла передо мной, смущенно улыбаясь и закрывая пальцем цифру с годом своего рождения, выписанную черной тушью…

– Ну, тушь у меня есть… – сказал я, делая вид, что не замечаю ее смущения. – Но, по-моему, это вам и не нужно.

– Это для Езенин, – ответила она. – Мы с ним не чувствуем этих пятнадцати лет разницы, но она тут написана… и мы завтра дадим наши паспорта в чужие руки. Ему, может быть, будет неприятно… Паспорт же мне вскоре не будет нужен. Я получу другой.

Я исправил цифру».

К сожалению, Америка не дала визы ученицам Дункан и они выехать на гастроли не могли.

И все же девочки из танцевальной школы провожали Айседору и Есенина вместе с Ильей Шнейдером. Ему удалось выпросить в Коминтерне большой красный автобус английской фирмы «Лейланд», на борту которого красовался лозунг: «Свободный дух может быть в освобожденном теле». Есенин волновался перед полетом… Айседора заботилась о нем, как могла, прихватила корзинку с лимонами, чтобы сосать их от укачивания. Правда, эту корзинку в последний момент чуть не забыли. Перед отлетом странные мысли охватили Дункан, она вдруг подумала, что на всякий случай нужно составить завещание. Она написала его наспех, на летном поле и провозгласила единственным наследником своего мужа – Сергея Есенина.

Они прибыли в Берлин и там поселились в одном из лучших отелей города – «Адлон». Есенин побывал в редакции сменовеховской газеты «Накануне», в которой был размещен репортаж о визите Есенина и Дункан в Германию.

Мнение и воспоминания современников об их пребывании в Берлине было разным. Так, Наталья Крандиевская-Толстая, жена Алексея Толстого, обитавшего в то время в Берлине, писала: «Порой казалось: пресыщенная, утомленная славой женщина не воспринимает ли и Россию, и революцию, и любовь Есенина как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру».

Они остановились в знаменитом «Адлоне». Они жили широко, правда, Дункан заложила свой дом в окрестностях Лондона и уже вела переговоры о продаже дома в Париже.

Есенин выступает перед Максимом Горьким. Тот оставляет благожелательный отзыв о поэте: «Взволновал он меня до спазмы в горле, рыдать хотелось. Помнится, я не мог сказать ему никаких похвал, да он – я думаю – и не нуждался в них». Но находит весьма язвительные слова о Дункан, сделав собственный вывод: «Эта знаменитая женщина, прославленная тысячами эстетов Европы, тонких ценителей пластики, рядом с маленьким, как подросток, изумительным рязанским поэтом являлась совершеннейшим олицетворением всего, что ему было не нужно».