Екатерина Докашева - Ахматова, Блок, Цветаева: Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

Далее – путь лежал в Америку. 13 сентября 1922 года Российское Генеральное Консульство в Париже выдало Есенину паспорт для поездки в Соединенные Штаты Северной Америки, 25 сентября на океанском пароходе «Париж» («Paris») они отправились в Америку. Неприятности начались сразу: им не дали сойти на берег без соответствующего разрешения властей и было предложено проследовать на Эллис-Айленд, где находился иммиграционный центр для проверки.

Для Айседоры, которая не ожидала такого приема от родной страны, это было полной неожиданностью. Такие же строгие меры касались и ее импрессарио Сола Юрока, который посетил Дункан на пароходе и впоследствии был обыскан. Стало ясно, что нити ведут на самый верх. Есенина и Дункан подозревали в большевистской пропаганде и в том, что они везут с собой какие-то «крамольные бумаги».

Брат Дункан и Сол Юрок дали телеграмму президенту Соединенных Штатов Уоррену Гардингу и после допроса, длившегося два часа, их освободили, взяв с Есенина подписку не петь «Интернационал». После того как они покинули Эллис-Айленд их окружила толпа репортеров, засыпав самыми разнообразными вопросами. Дункан и Есенин остановились в роскошном отеле на Пятой авеню, где их посетил поэт и художник Дэвид Бурлюк. 7 октября он разместил в нью-йоркской газете «Новое русское слово» свою статью о них: «Предполагаются устройством поэзо-концерты прибывшего поэта. Стихи Есенина переводятся на английский язык и скоро будут предложены американскому читателю.

Поэт предполагает пробыть в Америке три месяца. Своей внешностью, манерой говорить С.А. Есенин очень располагает к себе. Среднего роста, пушисто-белокур, на вид хрупок…».

Тем не менее к «пушисто-белокурому» Есенину власти относились с настороженностью. С большим успехом в концертном зале «Карнеги-холл» прошли представления Айседоры. В газетной заметке упоминается, что Есенин на ее первом представлении был в высоких сапогах и русской рубашке. Нужно отметить, что он вообще любил ходить на ее спектакли и гордился ею.

Есенин сопровождал Айседору в ее поездках по городам Америки. Танцовщица все-таки нарушила обещание властям – не вести «пропаганду»: рассказывала о жизни в Советской России и танцевала «Интернационал». Представляла она и своего мужа, называя его «великим поэтом», величайшим после Пушкина. И это еще раз доказывает – с каким уважением и любовью они относились к творчеству друг друга.

Вскоре из-за пламенных речей Айседоры турне было приостановлено. Есенин вел переговоры об издании сборника стихов с литератором и переводчиком Ярмолинским, но, к сожалению, эти попытки не привели к желаемому результату. Были литературные встречи, проходили переговоры о публикации произведений. Но поэт страшно затосковал по родине и в письме к Мариенгофу от 2 ноября 1922 года писал: «Лучше всего, что я видел в этом мире, это всё-таки Москва…<���…> Раньше подогревало то, при всех российских лишениях, что вот, мол, «заграница», а теперь, как увидел, молю Бога не умереть душой и любовью к моему искусству».

Пресса писала о нем только как о муже «знаменитой Дункан», что не могло его не нервировать и не приводить в ярость. Ни он сам, ни его творчество Америке было не интересно. Но и американская цивилизация разочаровала его… Было ясно, что надо уезжать… Вдобавок Айседору лишили американского гражданства.

Есенин начал писать поэму «Черный человек», где были строки и о нем, об Айседоре…

Был он изящен,

К тому ж поэт,

Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою,

И какую-то женщину,

Сорока с лишним лет,

Называл скверной девочкой

И своею милой.

Вместо планируемых трех месяцев Дункан-Есенины пробыли в Америке четыре.

Наконец, они уехали в Европу. Когда прибыли во Францию, в Париж, где Есенин устроил скандал в фешенебельном отеле, его арестовала полиция, но Айседоре удалось освободить поэта. Супруги выехали в Германию, из Германии – снова вернулись в Париж. Получив во Франции документы для проезда в Германию, отправились туда. Далее путь – лежал на родину. В Москву.

Объясняя состояние Есенина, Айседора написала письмо для публикации – как ответ на статьи в американских газетах.

«Я знаю, что в обычаях американской журналистики делать посмешище из чужих бед и несчастий, но, поистине, молодой поэт, который с восемнадцати лет знал только ужасы войны, революции и голода, заслуживает скорее слез, нежели насмешек… я вывезла Есенина из России, где условия его жизни были чудовищно трудными, чтобы сохранить его гений для мира. Он возвращается в Россию, чтобы сохранить свой рассудок, и я знаю, что многие сердца по всему миру будут молиться со мной, чтобы этот великий и наделенный воображением поэт был бы спасен для своих будущих творений, исполненных Красоты, в которой мир столь нуждается».

В августе 1923 года супруги вернулись в Россию. Вспоминает Илья Шнейдер:

«Когда белые фартуки носильщиков рассыпались вдоль перрона цепочкой белых пятнышек, встречающие, как по команде, двинулись по платформе: поезд подходил к перрону.

Мы сразу увидели их. Есенин и Дункан, веселые, улыбающиеся, стояли в тамбуре вагона. Спустившись со ступенек на платформу, Айседора, мягко взяв Есенина за запястье, привлекла к себе и, наклонившись ко мне, серьезно сказала по-немецки: “Вот я привезла этого ребенка на его Родину, но у меня нет более ничего общего с ним…”»

Но чувства оказались сильнее решений.

Дункан и Есенин решили поехать в деревню Литвиново, где в то время отдыхали ученицы. С ними также отправились Илья Шнейдер и Ирма (впоследствии Ирма станет женой Шнейдера).

Переводчик Дункан вспоминал:

«Все шло благополучно, пока мы мчались по шоссе вдоль железной дороги, но, свернув на Литвиново, машина то и дело стала останавливаться на проселке и наконец, въехав уже в сумерках в лес, села дифером на горб колеи, а затем и совсем отказалась двигаться дальше. Стемнело окончательно. До Литвинова оставалось около трех километров, и я предложил идти пешком. Так и сделали. Идти в темноте было трудно. Неожиданно далеко впереди забрезжили какие-то розовые отблески, резко обозначились черные стволы деревьев.

Это розовое сиянье быстро надвигалось на нас и вдруг прорезало лесную тьму языками пламени, перебегавшими и плясавшими в руках невидимых гномов, несомненно несших в хрустальном гробу Белоснежку… Факелы приближались и, внезапно ринувшись прямо на нас, образовали огненный круг, шумевший, и кричавший, и осветивший радостные лица и сияющие глаза «дунканят» в их красных туниках и со смоляными факелами в руках. Они направились навстречу нам, обеспокоенные долгим отсутствием машины, везшей к ним их Айседору.