Олег Лейбович - «Я вырос в сталинскую эпоху». Политический автопортрет советского журналиста

Среди казенных бумаг, определявших отношение к советскому гражданину, особое место занимала анкета. Она определяла реальный статус советского человек, более того, перспективы социальной мобильности – нисходящей или, напротив, восходящей. От ответов на предложенные ею распросные пункты зависела судьба человека. Повторное анкетирование означало недоверие. Начальник отдела найма и увольнения завода № 19 по производству авиамоторов в г. Перми обставил эту процедуру как следственное мероприятие – в особом помещении, куда вызывались по одному в чем-то подозреваемые работники завода. «А что представляет комната № 2, которую вы создали в ОНУ, ставшей “притчей во языцах”? Вы молчите. Создаете комнату № 2, вызываете людей, допрашиваете: “Член ли ты организации и т. д.” Этим самым Вы встали на путь подмены органов НКВД, причем плохо делаете. Узнав об этой комнате, я вызвал т. Морзо и предложил закрыть ее», – обличал активного разоблачителя директор завода. Тот возражал: «Комната № 2 обыкновенная, предназначенная для анкетирования – и через нее прошло свыше 400 человек» [35].

В письме новому парторгу ЦК ВКП(б) на заводе К.А. Морзо напомнил о своих заслугах: «В 1936 г. я уточнил анкеты всех работников завода и выявил группировку троцкистов и правых на заводе» [36].

Анкетировать означало допрашивать. «В декабре 1936 г., после возвращения из отпуска, – продолжил объяснение начальник ОНУ, – я добился анкетирования Краскина. Он отвиливал. Я просил помощи Орлова – не получил. Я заявил Орлову, что, если Краскин не будет анкетироваться, я отберу у него пропуск и на завод не пущу. На это Орлов ехидно ответил: “Если считаешь нужным – не допускай”» [37].

В течение десятилетий продолжалась эта жестокая игра в казаки-разбойники. Бдительные сотрудники многочисленных органов искали в анкетах неясности, неточности, прямую ложь и уклончивое лукавство. Их подопечные пытались скрыть компрометирующие данные, преимущественно о социальном происхождении, о занятиях родителей, опасные родственные связи, корректировать собственную родословную. Иногда получалось. В личном деле крупного партийного работника, родившегося до 1917 г., нам как-то встретилась такая запись: отец – крестьянин-бедняк, мать – учительница. Такой мезальянс в старой деревне вряд ли был возможен, но ни кадровики, ни чиновники из МГБ не заметили ничего подозрительного. «Отец-бедняк» выписал сыну пропуск во власть.

Чаще, однако, случалось иначе. В 1947 г. секретарь Молотовского обкома ВКП(б) Семен Афанасьевич Антонов баллотировался в депутаты Верховного Совета РСФСР. Выпущенный с дипломом инженера в 1935 г. из Свердловского горного института, он некоторое время работал по специальности на предприятиях Соликамска и Березников. В 1942 г. был выдвинут в Молотовский обком партии. На новом месте службы С.А. Антонов проявил себя как нельзя лучше, иначе не объяснить его успешную карьеру и завоеванное им профессиональное признание. Когда его снимали с работы, никто из членов бюро не сказал о нем ни одного худого слова. Напротив, секретарь по кадровым вопросам – была и такая должность – К.Т. Лайкин напомнил собравшимся, что Семен Афанасьевич «работал преданно, во всех отношениях хороший человек» [38].

Не знаем, какую избирательную кампанию он вел: встречался ли с гражданами, объезжая округ, или все обошлось краткими официальными церемониями. В любом случае избиратели могли познакомиться с его биографией на официальном плакате. Учительница М.А. Суханова из г. Канаш Чувашской АССР узнала в кандидате от блока коммунистов и беспартийных сына местного фабриканта, о чем незамедлительно информировала ЦК ВКП(б). Назначили проверку, которая выяснила, что бдительная работница просвещения не ошиблась.

«Все опрошенные утверждают, что отец Антонова С.А. – Антонов Афанасий Антонович появился в г. Канаш в 1913–1914 гг. из деревни Енеш-Косы Цивильского уезда. Сначала он поселился в доме своего родного брата Филиппа, затем, очень скоро, купил дом у лесопромышленника Игнатьева и переселился в него (сейчас в этом доме, к которому сделан пристрой, размещен финансово-экономический техникум). Уже до прибытия в Канаш Антонов А.А. занимался скупкой и продажей мочальных изделий, а в Канаше развил эту деятельность до внушительных размеров, – сообщалось в официальной справке, составленной по итогам расследования. – По архивным данным Налогового отдела НКФ УФС Цивильского уезда Автономной Чувашской ССР, в 1926 г. оборот торгового предприятия А.А. Антонова составлял 100 000 рублей в год» [39]. Афанасий Антонов, конечно же, никаким фабрикантом не был. Оборотистый мужик – владелец кустарной мастерской, производитель мочалок. Был он человеком грамотным, считал отменно. Спустя 20 лет о нем говорили, что «вся бухгалтерия Антонова А.А. была у него в кармане» [40]. Стотысячный оборот явно придуман задним числом.

Его сын – будущий второй секретарь обкома – в том же 1926 г. ушел из дома сразу же после окончания семилетки. Через год полностью порвал с семьей, перебрался в другую область, устроился рабочим на Лысьвенский металлургический завод. В анкетах указывал совсем другое – бедняцкое – происхождение.

Впоследствии он так объяснял свой поступок: «Я уехал, зная, что сыном кулака мне нельзя будет учиться. Когда я поступил на железную дорогу, меня уволили через 5 дней» [41]. С того времени партиец Антонов скрывал свое происхождение. «Я виноват, что при вступлении в партию не указал о фактах торговли отца в 1923–1927 гг. Я не знаю, как это объяснить, я искренне говорю: не набрался силы воли сказать об этом факте» [42].

У анкеты была собственная правда, отменяющая всеобщее убеждение, что для хорошего воспитания ребенок нуждается в трудолюбивых, образованных родителях, умеющих наладить повседневный быт, добиться домашнего благополучия. Анкетная версия правильной биографии провозглашала нечто противоположное: родители обязаны быть бедняками не в одном поколении, желательно без образования и каких бы то ни было общественных заслуг. Иметь таких родителей считалось громадной удачей. Жизнь, однако, брала свое. Анкетное благополучие оборачивалось травматическим детством, исковерканными представлениями о добре и зле, ранним ожесточением, неврозами, предрасположенностью к социальным болезням.

Михаил Тихонович Данилкин родился в 1914 г. Спустя 40 лет он указал в анкете местом рождения деревню Каменец Спас-Деменского района Калужской области [43]. Деревня с таким названием действительно существовала в 1914 г. А вот вместо района был Мосальский уезд, расположенный на юго-западе Калужской губернии – там, где она граничит со Смоленской губернией [44]. В 1937 г. Михаил Данилкин называл товарищам по партии совсем другую местность. На выборах в ревизионную комиссию Кунгурского райкома ВКП(б) он рассказывал свою автобиографию иначе: «Родился в 1912 году, в гор. Гродно Западной Белоруссии, сейчас это место находится в Польше. Отец выехал из Гродно в 1912 году» [45]. Здесь прибавлено два года жизни и указано другое место рождения, в ситуации 1937 г. крайне сомнительное. Из оборонных заводов убирали людей, имевших какое-либо отношение к Польше. «На днях секретарь ЦК ВКП(б) Андреев А.А., созвав директоров оборонных предприятий, […] потребовал по Краснокамскому р<���айо>ну очиститься от поляков, литовцев, эстонцев на том основании, что они враги», – жаловался начальнику Свердловского УНКВД партиец, которому приписали польское происхождение [46]. Уволенный стахановец завода № 19 писал в ЦК ВКП(б): «Не чувствуя за собой никакой вины, я делаю предположение, что мое увольнение, по-видимому, мотивируется тем, что я родился в г. Варшаве. Это предположение возникает на основании того, [что] меня 6–7 месяцев тому назад вызывал инспектор ОНУ и спрашивал: “Почему ты родился в Варшаве?” […] Отец мой, умерший в 1915 г., прослужил 35 лет на Пермской железной дороге в должности телеграфиста, позднее механика телеграфа. Все 35 лет служил, жил и умер именно в г. Перми. Со слов матери знаю, что рождение мое в г. Варшаве было случайным и преждевременным актом во время поездки отца с матерью по бесплатному жел[езно]дор[ожному]билету (в то время Варшава была территорией царской России)» [47]. Рождение в г. Гродно в эти годы было событием порочащим, тем не менее Михаил Данилкин сообщил товарищам об этом факте, к слову сказать, не имевшем каких-либо последствий. Скорее всего, он просто не знал, где и когда родился. «Отец был рабочий, умер в 1921 г. Мать умерла в 1917 г. Родственники: один дядя – командир Красной армии, второй – колхозник» [48]. Позже, по всей видимости, узнал и уточнил свои анкетные данные. Он был не уроженцем г. Гродно, а выходцем из коренной великорусской губернии.