И Попов - Пути в незнаемое

В. И. Ленин считал Тыркову «виднейшей кадеткой» и примечательным образом охарактеризовал ее активность в печати, поставив в ряд «penny-а-liner’ов». «Писачки из-за построчной платы» — так пояснил сам Ленин этот нелестный английский термин. После Октябрьской революции Тыркова эмигрировала в Англию, участвовала там в антисоветской пропаганде.

Аркадий Владимирович продолжал жить в Вергежах, состоял членом Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев.

Письмо Ленина в Наркомзем и Наркомпрод заканчивалось так: «Распоряжение провести спешно народному комиссару земледелия т. Середе и народному комиссару продовольствия т. Цюрупе (или его заместителю) по соглашению, по телеграфу , с местным губисполкомом». Не успокоившись на этом, Ленин сверху приписал: «Напомнить мне, чтобы было сообщение об исполнении от НКзем ».

Соответствующее распоряжение Новгородскому губземотделу было послано народным комиссаром земледелия С. П. Середой. После этого Аркадий Владимирович Тырков переселился из Вергежей, где был организован совхоз, на хутор Бор в той же Новгородской губернии — бывшее имение лицеиста Александра Дмитриевича Тыркова.

Между прочим, главный дом этой усадьбы строился — по просьбе Александра Дмитриевича — по плану и под руководством находившегося в отставке бывшего директора Царскосельского лицея Егора Антоновича Энгельгардта. Самому Александру Дмитриевичу пожить в новом доме не удалось — из-за болезни он вынужден был поселиться у брата, в Вергежах.

Зато век спустя оставшиеся годы жизни в Бору провел «один из последних могикан геройской группы народовольцев». Здесь он и умер — 21 февраля 1924 года…

Глубинную суть нравственного облика главного куперовского героя Белинский определил в рецензии на роман «Следопыт» (The Pathfinder), тогда, при первом издании на русском языке, названный «Путеводитель в пустыне»: «Основная идея его — один из величайших и таинственных актов человеческого духа: самоотречение, и в этом отношении роман есть апофеоз самоотречения». Эту мысль Белинский вскоре повторит в статье «Разделение поэзии на роды и виды».

Толстой внимательно читал и Белинского и Купера. В «Казаках» он создает свой вариант Кожаного Чулка — образ мудрого охотника-следопыта Ерошки. Видимо, желая подчеркнуть генезис этого образа, Толстой в окончательную редакцию повести вписывает фразу, которой не было в ранних вариантах: «Невольно в голове его (Оленина. — И. П. ) мелькнула мысль о Куперовом Патфайндере…» Это во время совместной охоты Ерошки и Оленина. Именно после дня, целиком проведенного в обществе старого охотника, Оленин переживает то духовное прозрение, ту жажду деятельного добра, которая обретает свою этическую определенность в многократно повторенной формуле: «жить, чтобы совершить подвиг самоотвержения…»

«Казаки» были первым произведением Толстого, переведенным в Америке. В предисловии к изданным позднее «Севастопольским рассказам» Уильям Дин Хоуэллс писал: «Мое знакомство с творчеством Толстого началось с „Казаков“… Он учит тех, кто хочет и умеет слышать, что Добро, Справедливость — это совокупность скромных усилий каждого отдельного человека, направленных к добру и справедливости, и что ради их успеха необходимо постоянное, ежедневное, ежечасное самоотречение…»

Вот какой мощный трансформатор понадобился Куперу, чтобы «основная идея его» дошла наконец до соотечественников!

По свидетельству Горького, «Казаки» были любимым толстовским произведением Ленина.

«Гениальным Купером» Белинский восхищался без конца. И он был «без памяти рад», когда узнал, что и Лермонтов «думает так же». Как известно, разговор о Купере у них шел в камере гауптвахты, где критик посетил арестованного поэта. Кстати, и у Лермонтова возникал замысел трагедии о колонизации Америки. Пьеса эта не была создана. А поэма «Индианка» — на ту же тему, — к сожалению, не сохранилась.

Творчество Купера отлично знал Пушкин. Он много раз ссылался на американского писателя. В черновом варианте «Путешествия в Арзрум» есть, например, такие строки: «Смотря на маневры ямщиков, я со скуки пародировал американца Купера в его описаниях морских эволюций».

Всем известны и пушкинские слова в «Джоне Теннере» о том, что романтическая односторонность в изображении индейцев Шатобрианом и Купером «уменьшала удовольствие, доставляемое их блестящими произведениями». Но, размышляя о трагической судьбе индейцев, Пушкин — в том же произведении — дважды использует куперовский образ последнего из могикан. Использует не буквально, а художнически, сначала во фразе: «Остатки древних обитателей Америки скоро совершенно истребятся»; затем в оценке «Записок Теннера»: «Они самый полный, и вероятно последний, документ бытия народа, коего скоро не останется и следов».

Интереснейшее свидетельство сохранилось в воспоминаниях Анны Алексеевны Олениной — той, кому посвящено «Ты и Вы», кто могла стать «Annette Pouchkine». Она называла поэта именем одного из куперовских «могикан», причем называла по-английски — Red Rover — Красный Корсар.

И Пушкина привлекает «могиканское» в характере и поступках человека. Так, он говорит о Радищеве, что тот действует «с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостью». Заметим также, что статью «Александр Радищев» Пушкин хотел опубликовать вместе с «Джоном Теннером», в той же третьей книге «Современника» за 1836 год. «Радищева» цензура запретила. «Джон Теннер» остался. Сохранились в нем и без особого труда угадываемые переклички с радищевскими высказываниями об Америке…

Нечто «могиканское» было в облике, характере, творчестве и судьбе Григория Мачтета. «Поражали его высокий, „умный“ лоб, всегда и постоянно молниеносный взгляд и всегдашняя какая-то нервная взвинченность при почти постоянно мрачном выражении лица», — писал о Мачтете Д. П. Сильчевский. «Мрачность», однако, была лишь внешняя. «Он Вам много порасскажет, — говорится о Мачтете в одном из писем Глеба Успенского, — и вообще хороший человек, с ним как-то весело на душе».

И если искать самое краткое определение нравственного облика писателя и сути его творчества, то это будет формула из его же автобиографического рассказа «Два мира», формула, много раз повторенная в других его произведениях, — « потребность самоотречения…». Наиболее полно воплотилась она в знаменитом стихотворении Мачтета «Последнее прости!» («Замучен тяжелой неволей») — этом гимне нескольких поколений русских революционеров, одной из любимых песен В. И. Ленина.

А у Некрасова — в стихотворении «Пророк» — есть удивительные, возвышенно-трагические слова: