И Попов - Пути в незнаемое

И, глядя на вдруг оживленное этим зубцом ледяное безбрежье, я думал о том, как живительны оказываются для познания «соударения» мыслей, почерпнутые из различных отраслей наук, как много неожиданного, парадоксального позволяют они раскрыть, понять в природе, а значит, следуя Энгельсу, и правильно применить в практической деятельности человека.

…Самолет сделал крутой вираж, и остров Геральд стал удаляться, затягиваться облачной дымкой. Штурман прочертил на карте прямую линию курса, которая упиралась в материк — в мыс Шмидта.

Врач сказал: «Когда катаракта созреет, вам сделают операцию. Будете видеть только в очках. Что вы так испугались? Многие люди всю жизнь носят очки…»

Я отправилась в археологическую экспедицию и постаралась забыть о предстоящих неприятностях, но примерно через полгода возникло ощущение, что все вокруг покрылось туманом. Впрочем, стоило закрыть правый глаз, туман исчезал. Врач объяснил: «Такое бывает. На правом глазу катаракта у вас развивается быстрее». И я занялась странной игрой: где бы ни была, с кем бы ни разговаривала — все время то закрывала, то открывала один глаз. Хотелось уловить движение болезни, определить, что же все-таки происходит: ухудшается зрение или несколько улучшается благодаря уколам и витаминным каплям? Каждый день было по-разному. Я стала метаться по врачам. Один советовал с операцией повременить — дождаться, пока созреет катаракта и в левом глазу и когда наступит полная слепота. (Дескать, разница в коррекции будет мешать видеть нормально.) Другой врач, напротив, торопил с операцией. Между тем правый глаз теперь реагировал только на свет. Даже контуры предметов были уже не видны. Тогда, обложившись медицинскими книгами, я стала выяснять, что такое катаракта.

Выяснила. В глазу есть немаловажная деталь — хрусталик, который проецирует изображение на сетчатку. Его помутнение называется катарактой. Помутнение чаще всего начинается по краям и постепенно распространяется на весь хрусталик. У одних процесс проходит бурно и зрение ухудшается за полгода, у других созревание длится десятилетиями. Когда катаракта «созрела» и глаз ничего не видит, необходимо удалить помутневший хрусталик. При обычном удалении катаракты предлагают носить очки с толстыми тяжелыми увеличительными стеклами (плюс 10,0 или 12,0 диоптрий) или надевать контактные линзы. Известный офтальмолог, профессор Святослав Николаевич Федоров вместо этих приспособлений предложил вставлять в глаз искусственный хрусталик-линзу. Эта операция — она стала большим событием в офтальмологии — на медицинском языке называется экстракция (удаление) катаракты с имплантацией (введением) искусственного хрусталика.

…В клинику Института микрохирургии глаза я легла во вторник, а уже в среду меня повели в операционную. Слева освещено, слышно перешептывание — по-видимому, там идет операция.

Ложусь, меня накрывают простыней, на грудь ставят проволочный «параллелепипед», чтобы простыня не западала и можно было свободно дышать. Дина Иосифовна Иоффе, ассистент профессора Федорова, предупреждает, что первый укол в висок болезненный (операция пойдет под местной анестезией). На мой взгляд, укол обычный, не больнее того, что делают при удалении зуба. Второй, еле ощутимый — в веко и, наконец, последний — около глазного яблока. Дина Иосифовна измеряет давление глаза, делает массаж глаза. Включают свет, пододвигают микроскоп. Неслышно подходит и садится Святослав Николаевич. Профессор о чем-то спрашивает, я охотно откликаюсь. Боли никакой. Почти забываю, где нахожусь, — будто и не на операционном столе.

Святослав Николаевич прерывает беседу: «Минуту, сейчас буду вставлять линзу!..» Через некоторое время понимаю, что Дина Иосифовна зашивает рану. И вдруг ни с чем не сравнимое ощущение — слепой глаз видит! Ощущение мгновенное — на глаз накладывают повязку. Операция окончена. Кто-то заботливо спрашивает: «Как самочувствие?» Все нормально. На лифте меня опускают на третий этаж, в палату.

Постель приготовлена, подушки положены низко. Ложусь и вмиг засыпаю. Кажется, я пыталась во сне повернуться на бок, но соседка Галя на страже: после операции полагается полтора-два часа лежать на спине, а потом уж можешь развлекаться как заблагорассудится. В палате у нас одна Галя пока не оперированная. Как и всюду, нянечек не хватает, и поэтому каждый в меру своих сил старается помочь ближнему. На следующий день я уже помогаю соседкам.

Через несколько дней меня выписали. А интерес к замечательным людям, возвращающим зрение, остался. И вот, получив разрешение профессора, я впервые увидела операцию, стоя рядом с хирургом.

…Без четверти десять.

За двумя операционными столами ассистенты — Дина Иосифовна и Елена Федоровна Сугробова — подготавливают пациентов к операции. Чтобы глаз не двигался, верхнюю прямую мышцу зажимают и через нее продергивают нитку, которую прихватывают особым приспособлением. Глаз зафиксирован, все вокруг него густо смазано зеленкой, и он одиноко поблескивает в отверстии простыни.

Первый сегодняшний больной очень беспокоен: семнадцатилетний парень с травматической катарактой. Он почти в полуобморочном состоянии — трясется и плачет. Оперировать его в таком состоянии невозможно. Парня всячески успокаивают. Бесполезно: ни уговоры, ни шутки не помогают. И вдруг кого-то осенило: надо усилить музыку, которая обычно сопровождает операции. Больной как-то сразу затих и успокоился. Через селектор тем временем раздается голос Святослава Николаевича: «Дина Иосифовна! Вы меня слышите?» — «Все готово, — отвечает она. — Ждем». Белая шапочка и маска делают лицо профессора незнакомым. Узнаешь только глаза. Операционный стол оснащен специальной, изобретенной Федоровым, приставкой, в ней отверстие для головы больного. Святослав Николаевич садится. Руки и инструмент — на приставке. Перед глазами — подвесной микроскоп. Меня на минуту подпускают к этому микроскопу — посмотреть. Глаз через окуляры кажется непомерно большим.

…Мягко, осторожно двигаются пальцы Федорова, маленькими миниатюрными ножницами вырезая полукружие в роговой оболочке, расправляя радужную. Ни одного лишнего движения. Так же экономны руки ассистента. В нужный момент, не раньше и не позже, Дина Иосифовна прижмет кровоточащий сосуд, вытрет кровь. И операционная сестра беззвучно подает со своего столика именно тот инструмент, который нужен в эту секунду.

Наконец вот он — самый волнующий момент: в зрачок вместо хрусталика, маленького, желтого, отдаленно напоминающего пуговку, профессор вводит искусственный, и Дина Иосифовна тотчас принимается почти невидимыми нитками плести тончайший узор, зашивая рану.