Тайны жизненной энергии

Бодхидхарма (по-японски Дарума) был двадцать восьмым патриархом буддизма в Индии и первым по счету в Китае. Именно он принес на китайскую землю учение Будды.

И по сей день символом дзэн в Японии является дарума — ванька-встанька, игрушка, изображающая первого патриарха как человека с бородой, проницательными глазами и суровым лицом. Он так долго сидел в медитации под деревом бодхи, что у него отнялись ноги. Этим и объясняется форма дарумы. Но кукла эта имеет и иной символический смысл: способность ее всегда подниматься после падения, как бы намекая на подъем после каждой неудачи. В песенке о даруме поется так:

«Жизнь человеческая — семь раз упадешь, восемь встанешь».

О Бодхидхарме была сложена не одна легенда. Согласно одной из них, однажды он заснул во время медитации. Проснувшись, он в гневе отрезал себе веки и швырнул их наземь. Из них и вырос первый куст чая. С этого момента монахи пьют чай, который отгоняет сон и взбадривает их.

По другой легенде, первой значительной личностью, с которой Бодхидхарма встретился по прибытии в Китай, был император династии Лян, самый большой покровитель буддистов в то время. Их разговор выглядел примерно так:

Император У династии Лян спросил Бодхидхарму: «Со времен начала моего правления я построил так много храмов, переписал так много священных книг и оказал помощь очень многим монахам: является ли это, по вашему мнению, какой-либо заслугой?»

— Здесь нет никакой заслуги, Ваше Величество, — сухо ответил Бодхидхарма.

— Почему? — изумился император.

— Все это мелочи, — начал Бодхидхарма свое объяснение, — которые приведут к тому, что человек, совершивший все это, либо попадет в рай, либо снова родится здесь на земле. В них все еще есть следы мирского. Их можно сравнить с тенью. Хотя и кажется, что они действительно существуют, на самом деле это — иллюзорные призраки. Что же касается действительно похвального поступка, то он отличается чистой мудростью, совершенством и таинственностью, причем его собственная природа недоступна человеческому пониманию. В связи с этим никакое мирское достижение не может считаться похвальным.

Выслушав это, император У снова спросил Бодхидхарму:

— Какой же основной принцип этой священной доктрины?

— Беспредельная пустота и ничего такого, что могло бы быть названо священным, Ваше Величество, — ответил Бодхидхарма.

— Кто же в таком случае сейчас стоит передо мной?

— Я не знаю, Ваше Величество.

Ответ был прост и довольно ясен, но император, набожный и ученый буддист, не уловил того духа, который Бодхидхарма выражал своим отношением.

Видя, что он больше ничем не может помочь императору, Бодхидхарма оставил его владения и удалился в монастырь, где, как говорят, он на протяжении девяти лет практиковал созерцание стены.

Учителя дзэн часто используют остроты, парадоксы, из-под которых необходимо добыть истину, могут выражаться грубо и вульгарно, а то и треснуть ученика палкой. Если в дзэнских монастырях господствует суровая дисциплина, то для учеников извне она не нужна. Можно жить нормальной жизнью, заниматься обычными делами, вести семейную жизнь и получить сатори.

В Японии нет такой отрасли искусства, культуры, на которую бы дзэн не оказал влияния. Это видно в архитектуре, скульптуре, живописи, поэзии, садоводстве, спорте, ремеслах, торговле.

«Если сидишь — сиди. Если идешь — иди. Главное, не мельтешись попусту», — сказал один из учителей дзэн и заключил в этом все.

Дзэн не допускает никаких задних мыслёй, иллюзий, фальши. Кто поступает согласно дзэн, поступает естественно, без внутренних противоречий. Когда умер Мастер дзэн Банкей-сан, один слепой сказал: «Я не могу видеть лица человека, но могу определить его характер по голосу. Обычно, если кто-то приносит поздравления, я слышу удовлетворение в его голосе. Но во время всех моих бесед с Банкеем его голос всегда был честным. Если он выражал радость, я слышал радость. Если говорил о печали, его голос звучал печально».

Человек, поступающий в согласии с дзэн, то есть в согласии со своей природой, не боится смерти. Монахиня Эшун, чувствуя, что ее конец близок, велела соорудить во дворе костер, поднялась на него и подожгла. Когда огонь запылал, какой-то монах крикнул: «Преподобная! Там, должно быть, ужасно жарко!» Эшун высунулась из костра и презрительно бросила: «Подобные вещи могут волновать лишь таких дураков, как ты!» После чего она умерла в пламени.

Однажды, когда учитель дзэн Коджун читал сутру, вошел бандит с ножом и потребовал денег. «Не мешай! — прикрикнул на него Коджун. — Деньги в том ящике». И продолжал читать. Через минуту он приостановился и крикнул бандиту: «И не бери всего, завтра я должен платить налоги».

Бандит взял большую часть денег, но немного оставил. Когда он направился к выходу, Коджун остановил его: «Если тебе сделали подарок, за него следует благодарить!»

Совершенно растерянный бандит пробормотал благодарность и убежал. Через пару дней его схватили, и он признался в ограблении Коджуна. Тот, вызванный как свидетель, заявил: «Этот человек не вор. Во всяком случае, я ничего об этом не знаю. Я дал ему денег и он меня за это поблагодарил».

Бандита все же посадили в тюрьму, но выйдя из нее, он стал учеником Коджуна.

Не существует единого, монолитного типа дзэнского мудреца уже потому, что дзэн не создает искусственного идеала человека, но стремиться выявить то, что дано ему самой природой. Именно поэтому многие известные учителя дзэн и их методы бывают полярно различны.

Как-то раз к монаху Джошу, о котором рассказывают, что изучать дзэн он начал в шестьдесят лет, сатори получил в восемьдесят, а затем учил до ста двадцати лет, пришел ученик с вопросом:

— Если я добьюсь пустоты в своем уме, что делать * потом?

— Выбрось ее, — посоветовал Джошу.

— Как я могу выбросить то, чего нет? — продолжал настаивать ученик.

— Если не можешь выбросить, неси ее с собой, — нетерпеливо ответил учитель.

Разные характеры, разные методы обучения присущи разным учителям. Но общая их черта — отрыв от Цесу-щественного, от кажущихся различий.

В один из дней префект Киото пришел к известному учителю дзэн Кэйху. Через слугу он передал карточку, на которой значилось: «Китагаки, префект Киото». Кэйху взглянул на карточку и сказал: «У меня нет дел к префекту. Пусть убирается».

Слуга вернулся и повторил слова Кэйху.

— Я ошибся, — сказал Китагаки и вычеркнул слова «префект Киото». — Отнеси это учителю еще раз».

На этот раз Кэйху воскликнул: «Китагаки? Я очень рад! Я давно хочу видеть этого парня!»