Константин Сонин - Когда кончится нефть и другие уроки экономики

Когда те экономисты, которые считают, что “ресурсное проклятие” не миф, хотят доказать это остальным, они приводят следующие цифры. За два с лишним десятилетия, прошедшие с момента введения нефтяного эмбарго в 1974 году до рекордно низких цен на энергоносители 1998 года, валовый продукт на душу населения, лучший экономический индикатор уровня жизни, в странах ОПЕК снижался в среднем на 1,3 % в год, в то время как остальные развивающиеся страны росли в среднем больше чем на 2 % в год. Только подумать: уровень жизни в стране-экспортере во время высоких цен на нефть не рос, а падал!

Самое простое объяснение “ресурсного проклятия” – конфликт из-за ресурсов. Продолжающиеся гражданские войны в Нигерии, Судане, Ираке – тому подтверждение. Конечно, нефть не становится причиной войны сама по себе, но наличие большого “приза” заметно увеличивает вероятность конфликта. Собственно, не обязательно, чтобы это была нефть. Ола Олссон из Гётеборгского университета установил, что наличие алмазов отрицательно сказывалось на экономическом росте стран в 1990–1999 годах – именно из-за того, что там случалось гораздо больше вооруженных конфликтов [68] Olsson O. Conflict Diamonds // Journal of Development Economics. Mar. 2007, 82 (2). P. 267–286. .

Другой механизм влияния природных ресурсов на экономическое развитие, так называемая “голландская болезнь”, более сложный. Чтобы понять, как он работает, будем для простоты считать, что экономика страны состоит из трех секторов: ресурсного, сектора всех торгуемых на мировом рынке товаров, кроме ресурсов, и сектора неторгуемых товаров, например услуг. То, что какой-то товар торгуемый, не означает, что он экспортируется или импортируется. Торгуемым называется товар, который в принципе может участвовать в международной торговле, и, значит, его цена зависит от цен на зарубежные аналоги.

Когда цена на продукцию ресурсного сектора увеличивается, происходит следующее. Во-первых, если повышение носит хоть сколько-нибудь продолжительный характер, растущие зарплаты ресурсного сектора начинают перетягивать работников из торгуемого сектора в ресурсный. Во-вторых, меняется обменный курс: из-за притока в страну долларов собственная валюта дорожает, делая продукцию торгуемого сектора менее конкурентоспособной на мировом рынке. Действительно, цена на мировом рынке от изменения курса нашей валюты не меняется, а зарплату рабочим приходится платить подорожавшими из-за изменения курса рублями. Внутри у сектора торгуемых товаров тоже проблемы: он уступает долю рынка сектору услуг, цены на которые меньше связаны с мировыми и, значит, могут легче подстраиваться под меняющуюся обстановку. Иными словами, два сектора, ресурсный и неторгуемый, подавляют третий – сектор торгуемых товаров [69] Bruno M., Sachs J. Energy and Resources Allocation: A Dynamic Model of the “Dutch Disease” // Review of Economic Studies, 1982, Vol. 51, № 159. Р. 845–859. .

Среднегодовые темпы роста ВВП на душу населения, %

Этот макроэкономический эффект называется “голландской болезнью”, потому что впервые он был замечен в Нидерландах в 1960-х годах, когда подскочили цены на нефть. С тех пор этот эффект не раз наблюдался и там, и в других странах. С 1970 по 1980 год, в первое десятилетие высоких цен на нефть, производство нефти выросло почти в 7 раз в Норвегии, в 2,5 раза в Голландии, почти вдвое – в Великобритании. Поскольку промышленный выпуск в целом стагнировал (оставался почти неизменным в Норвегии, упал в Великобритании и чуть вырос в Голландии), видно, что рост производства в нефтяном секторе и секторе неторгуемых товаров сопровождался падением в торгуемом. В некоторых странах – экспортерах нефти этот же феномен приобретает и вовсе гротескный оттенок: там, кроме ресурсного сектора и сектора неторгуемых товаров, может вообще ничего не быть. В Саудовской Аравии к 1998 году почти 90 % населения работало в госсекторе.

“Голландская болезнь” не обязательно связана с природными ресурсами. В конце 1970-х Бразилию поразили заморозки, и соседние страны, конкуренты бразильцев на мировом рынке кофе, получили неожиданный бонус. В Колумбии курс песо вырос чуть ли не в 1,5 раза по отношению к доллару, и пострадали многие секторы экономики – все, кроме госсектора, строительства и аренды жилья. В перерабатывающей промышленности, включая химию и металлургию, рост замедлился вдвое, а в легкой и вовсе стал отрицательным. Получилось, что рост мировых цен на один из основных экспортных товаров значительно ухудшил положение в других отраслях. Но “голландская болезнь” – это не просто изменение структуры экономики. Это изменение к худшему.

Чем же эта болезнь опасна? Казалось бы, это всего лишь развитие одних секторов за счет других. Если мы одинаково ценим рост в разных секторах экономики, какая разница, что за счет стагнации одного сектора растет другой? Однако есть две проблемы. Первая состоит в том, что сектор услуг может расти очень быстро, но сам по себе он не генератор роста: в нем не создаются технологии и знания, которые помогают развиваться другим секторам. Стагнация Голландии и замедление развития Норвегии в 1970-х (обе страны были экспортерами нефти) – тому пример.

Вторая проблема состоит в том, что экономика становится более чувствительной к внешним, не зависящим от страны факторам. И ресурсный сектор, и неторгуемый, живущий, по существу, на спрос, порождаемый теми, кто зарабатывает в ресурсном секторе, целиком зависят от мировых цен на ресурс. Страна, пораженная “голландской болезнью”, не просто растет медленнее других – кризисы оказываются в ней более глубокими.

Если посмотреть на мировой опыт, у экономистов пока нет особо убедительных доказательств того, что страны, богатые природными ресурсами, растут медленнее именно из-за “ресурсного проклятия”. Когда в середине 1990-х эта дискуссия только начиналась, гарвардские экономисты Сакс и Уорнер вроде бы сумели показать отрицательную зависимость между ресурсами и темпами роста [70] Sachs J., Warner A. Fundamental Sources of Long Run Growth // The American Economic Review. Mar. 2007, 87 (2). P. 184–188. , но более современные и более тщательные исследования этого не подтверждают. “Голландская болезнь” поражает не всех или по крайней мере не всех в равной степени.

Симптомы “голландской болезни” проявлялись и у нашей страны. С 1999 по 2007 год рубль вырос в реальном выражении на 90 % относительно корзины основных мировых валют, а два самых заметных сектора неторгуемых товаров, сектор услуг и госсектор, восемь лет росли темпами, опережающими общие темпы роста экономики. Впрочем, быстрый рост сектора услуг в последние годы связан не только с давлением обменного курса, но и с начальными условиями: во время кризиса 1998 года он потерял больше всего.