Лоуренс Краусс - Всё из ничего [litres]

Каким бы ни был наш жизненный опыт, нам приходится воспринимать его как он есть, будь то мечта или кошмар, и проживать его наяву, а не во сне. Мы живем в мире, насквозь пронизанном наукой, в мире целостном и реальном. И невозможно превратить его в игру, встав на чью-то сторону.

А еще я писал: то, что для кого-то мечта, запросто может быть кошмаром для другого. Кого-то сама идея того, что во Вселенной нет высшей цели и высшего руководства, лишит смысла жизни. А для кого-то, и для меня в том числе, такая Вселенная становится источником вдохновения. Ведь из-за этого еще удивительнее, что мы вообще существуем, и у нас появляется стимул искать смысл в собственных делах и поступках и как можно лучше использовать тот краткий миг под солнцем, который нам доведется прожить, – просто потому, что мы существуем и нам посчастливилось не только жить, но и обладать разумом. Но Броновски имел в виду, что на самом деле не очень важно, как все обстоит на самом деле: Вселенной все равно, чего мы от нее хотим. Что было, то было, и было это на космических масштабах. А то, что еще будет на этих же космических масштабах, не зависит от наших предпочтений. Мы не можем изменить прошлое и едва ли сможем повлиять на будущее.

Зато мы можем разобраться в обстоятельствах своего существования. На страницах этой книги я описал едва ли не самую увлекательную исследовательскую экспедицию за всю историю человечества. Это сага об изучении и понимании космоса на таких масштабах, о которых еще 100 лет назад попросту никто ничего не знал. Эта экспедиция сделала нас еще отважнее: теперь мы готовы следовать за объективными данными, куда бы они нас ни завели, не боимся посвятить свою жизнь исследованиям неведомого, хотя отдаем себе отчет в том, что все наши усилия могут оказаться бесплодными, и умеем найти в себе нужное сочетание творчества и упорства, чтобы заниматься рутинной и зачастую монотонной работой – разбираться в бесконечных уравнениях и бесконечно сложных экспериментах.

Мне всегда нравился миф о Сизифе: боги в наказание заставили его закатывать камень на гору, и всякий раз у самой вершины камень начинал скатываться обратно. Занятие наукой иногда очень это напоминает. Камю считал, что Сизиф при этом улыбался, – и нам стоит брать с него пример. Наш путь при любом исходе сам по себе награда.

Феноменальный прогресс, достигнутый человечеством за последние 100 лет, приблизил нас, ученых, к тому, чтобы практически решать самые серьезные задачи, отвечать на самые глубокие вопросы, которые мы, люди, задавали себе с тех самых пор, когда делали первые робкие шаги к пониманию, кто мы и откуда взялись.

Как я уже писал, по мере того как мы понемногу разбирались в устройстве Вселенной, менялся и эволюционировал самый смысл этих вопросов. «Почему на свете есть нечто, а не ничего?» следует понимать в контексте миропорядка, где эти слова звучат уже совсем не так, как раньше, где размываются границы между «нечто» и «ничто», где при разных условиях одно не просто может, но и должно переходить в другое.

В результате по мере продвижения по пути знаний сам этот вопрос отошел в сторону. Теперь мы стремимся понять, какие процессы управляют природой, чтобы делать прогнозы и по возможности влиять на собственное будущее. При этом мы открыли, что живем во Вселенной, где пустое пространство, которое раньше вполне сошло бы за «ничто», имеет новую динамику, которая управляет нынешней эволюцией космоса. Мы открыли, что все указывает на Вселенную, которая вполне могла возникнуть и, скорее всего, возникла из более фундаментального «ничего» – где не было даже пространства – и когда-нибудь снова обратится в «ничто» в результате процессов не просто постижимых, но и не требующих внешнего контроля и руководства. В этом смысле наука, как подчеркивал физик Стивен Вайнберг, не лишает человека возможности верить в Бога, а скорее дает ему возможность не верить в Бога. Без науки все на свете – чудо. А с наукой остается возможность того, что чудес вообще не бывает. А значит, необходимость в религиозных верованиях мало-помалу отпадает и играет все менее и менее важную роль.

Каждый из нас сам выбирает, придерживаться ли ему идеи Божественного творения, – думаю, споры по этому поводу в ближайшее время не утихнут. Однако, как я писал, лично я верю, что если мы хотим быть интеллектуально честны сами с собой, то должны сделать обоснованный выбор – обоснованный фактами, а не откровениями.

В этом и состояла цель моей книги: представить обоснованную современную картину мироздания, как мы ее понимаем, и описать, какие теоретические рассуждения обеспечивают научный прогресс в физике и как мы, ученые, пытаемся отделить зерна от плевел в своих теориях и наблюдениях.

О своих предпочтениях я заявил ясно и недвусмысленно: для меня на сегодня самый привлекательный и правдоподобный вариант – это предположение, что Вселенная возникла из ничего. А вы делайте выводы сами.

В заключение я хочу вернуться к вопросу, который, как представляется лично мне, с интеллектуальной точки зрения даже интереснее, чем вопрос о чем-то из ничего. Это вопрос, который задал Эйнштейн, – о том, был ли у Бога какой-то выбор при сотворении мира. Этот вопрос – главная движущая сила почти для всех исследований фундаментальной структуры вещества, пространства и времени, исследований, которыми я занимаюсь почти всю свою профессиональную жизнь.

Раньше я думал, что для ответа на этот вопрос надо сделать однозначный выбор, но в процессе написания книги «Всё из ничего» мои представления несколько изменились. Очевидно, если существует единая теория с уникальным набором законов, которая описывает и, более того, определяет, как возникла наша Вселенная и как должна идти ее дальнейшая эволюция (сформулировать эту теорию – цель науки со времен Ньютона и Галилея), то ответ на этот вопрос должен быть таким: «Нет, все должно было быть так, как было и есть».

Но если наша Вселенная не уникальна, если она всего лишь часть огромной, а возможно и бесконечной, мультивселенной, не должен ли ответ на вопрос Эйнштейна прозвучать гораздо интереснее: «Да, Вселенная может возникнуть по-разному, есть множество вариантов»?

Какой из ответов верен, я не знаю. Может быть, существует бесконечное множество разных сочетаний законов, разновидностей частиц, веществ и взаимодействий и даже разных вселенных, которые могут возникнуть в такой мультивселенной. Может быть, существует только одна, строго определенная комбинация, которая порождает только такую Вселенную, в какой мы живем, или очень похожие вселенные, в которых возможна эволюция существ, способных задать подобный вопрос. Тогда ответ на вопрос Эйнштейна останется отрицательным. Бог или Природа, способные вместить мультивселенную, подчинялись бы при создании Вселенной, в которой Эйнштейн мог задать такой вопрос, таким же строгим ограничениям, что и в случае, если бы был только один вариант создания жизнеспособной и непротиворечивой физической реальности.