Давид Дубровский - Проблема идеального. Субъективная реальность

Рорти написал целую книгу, посвященную доказательству, что гносеология (в его терминологии «эпистемология») должна быть изгнана из философии, ибо гносеологические проблемы суть псевдопроблемы (см. [15]). Однако, преследуя такую цель, он фактически строит «свою» гносеологию.

Интересный феномен! Я называю его «отрешенностью от себя»: например, Фуко провозглашает «смерть субъекта», но сам действует как вполне живой субъект, которому позволено судить и учить других, строить свои концепции, в том числе о «смерти субъекта», претендующие на публичное признание. То, что утверждается о людях вообще, об их свойствах, их мышлении, не относится к тому, кто это утверждает. «Смерть автора» наступила, но да здравствует автор, утверждающий смерть автора. Так же и Рорти объявляет смерть гносеологии, но «его» гносеологии жить дозволено. Ну и что ж тут особенного? Себе позволяют то, чего не позволяют другим («человеческое, слишком человеческое!»).

Не имея возможности в рамках статьи анализировать игровые трюки постмодернизма, отмечу лишь одно важное обстоятельство. Категориальная структура философии четырехмерна (соответственно она имеет дело с четырьмя типами проблем). Эти измерения следующие: 1) онтологическое; 2) гносеологическое; 3) аксиологическое; 4) праксиологическое. Ни одно из них не может быть редуцировано, хотя основательное рассмотрение любой из четырех проблем необходимо предполагает рефлексию через остальные. Например, нельзя основательно обсуждать вопросы о реальности (о существовании, бытии), не рефлексируя те познавательные средства, с помощью которых описывается, объясняется, предсказывается то, что полагается реальностью, не привлекая к рассмотрению ценностные и целевые установки субъекта, векторы и ресурсы его активности. Аналогично нельзя основательно исследовать гносеологические проблемы, не рефлексируя их сквозь призму онтологической, аксиологической и праксиологической категориальных структур и т.п. (см. подробнее об этом [7]).

Основной концептуальный порок постмодернистских построений типа Лиотара, Рорти и других представителей этого направления, рассматривающих природу познания, состоит в попытках элиминировать гносеологические и большей частью онтологические проблемы. В результате этого структура философского знания и исследования сплющивается до двух измерений — прагматического и аксиологического (причем последнее берется в крайне усеченном виде), следствием чего и служит релятивизм, «плюрализм», непомерный прагматизм, а с ними игровая экстравагантность, темнота и неопределенность «дискурсов».Да, многие крупные философы акцентировали свое внимание на каком-либо одном типе проблем, что вполне понятно. Однако не раз бывало, когда философ или целая школа пытались элиминировать какое-либо одно из указанных измерений, редуцировать его к другому. Это со временем приводило к глубоким теоретическим противоречиям и отказу от прежней позиции. Так, логические позитивисты демонстрировали крайний гносеологизм и эмпирицизм, пытались решительно элиминировать онтологические проблемы, а вместе с ними и «метафизические», считая их псевдопроблемами. В итоге возник теоретический тупик, школа распалась, на ее развалинах возникло постпозитивистское движение, которое полностью реабилитировало онтологическую и «метафизическую» проблематику. Аналогичная судьба ждет и постмодернизм. Собственно, такой процесс разложения и метаморфоз уже давно происходит.

***

Действительно, первая фаза информационного общества резко актуализировала прагматическую и аксиологическую проблематику, выдвинула трудные задачи обоснования (выработки критериев «принятия») знаний, выступающих в форме оценочных и прескриптивных утверждений, открыла неведомые ранее области неопределенности, возникшие прежде всего в коммуникативной сфере. Она по-новому поставила вопросы о производстве, передаче и потреблении информации, об ее оценках, использовании в качестве фактора управления. В свете этого обострились давние проблемы лингвистической относительности, языковых игр, дезинформации, обмана и самообмана, манипуляций личностью и массами, изощренной полуправды как средства защиты интересов, многие другие проблемы, касающиеся межличностных отношений и социальных взаимодействий.

Здесь требуется новый уровень научных исследований — традиционные подходы и методы малоэффективны. Указанная проблематика охватывает область повседневной практики и так называемого вненаучного знания, где оценки и решения принимаются на основе здравого смысла, интереса, личного опыта, интуиции, неосознаваемых влечений, сложившихся символов веры. Именно тут раздолье для иррационализма и постмодернистской моды, которая стремится принизить научный способ мышления. Но, пожалуй, единственная форма деятельности, которой по силам охватить такое гигантское многообразие, — это журналистика. С помощью Интернета любой из нас тоже способен к ней приобщиться — грядет новая эра массовой жу рналистики (подобно тому как умение писать становилось все более массовым, так и сейчас все более массовым становится умение писать в журналистских жанрах и стремления такого рода; в этом можно усмотреть при желании ростки нового типа социальной саморегуляции). Способность глобального охвата всех сфер человеческой жизни и деятельности, способность пусть поверхностного, но быстрого вхождения в любое событие, явление, в любой фрагмент социальной жизнедеятельности и «участия» в нем — привлекательная, привилегированная черта журналистики.

Быть может, в этом заключена одна из важнейших причин того, что культура все в большей степени «журнализиру-ется». Она пропитывается атмосферой рынка, в ней непомерно разбухает коммуникативная составляющая в ущерб «спокойному», скрытному росту творческого духа. Интеллектуальная деятельность и ее продукты все более охотно приобретают современную коммуникативную форму, т.е. рассчитаны на немедленное потребление и дивиденд.

Прагматически-аксиологическая доминанта массовых коммуникаций в условиях нарастающих темпов умножения информации и представления ее через посредников резко ослабляет контакт с подлинной реальностью, ибо утрачиваются критерии различения реального от нереального, ценности от ее суррогата, правды от обмана, не говоря уже о том, что нас постоянно окунают с головой в ситуацию полуправды и полуобмана, разбираться в которой нет времени и средств; все осложняется еще и тем, что нас иногда обманывают из благих побуждений, а полуправда способна выступать в качестве шага к полной правде и может оказаться весьма ценной информацией (см. подробнее [8]). В результате состояние неопределенности неуклонно возрастает, так как информация остается несанкционированной в плане ее соответствия подлинной реальности, более того, все чаще размываются основания и для ее адекватной вероятностной оценки.