Давид Дубровский - Проблема идеального. Субъективная реальность

Другая крайность выражается в установке, которая формально противоположна персонификации общественного сознания. Она начинает с того, чем кончает персонификация прудоновского типа. Здесь общественное сознание выступает в виде неких абстрактов, живущих своей особой жизнью,

внеположенных индивидуальным сознаниям членов общества и полновластно манипулирующих ими.

Мы намеренно изобразили вторую крайность в заостренном вцце, так как она, по нашему убеждению, выражает распространенный ход мысли, имеющий свои корни в философских системах Платона и Гегеля. Как и первая крайность, от ведет к аналогичной мистификации социального субъекта и общественного сознания (крайности сходятся!), но в отличие от первой базируется на ряде вполне реальных предпосылок, отражающих специфику духовной культуры. Мы имеем в виду то важное обстоятельство, что категориально-нормативный каркас духовной культуры и, следовательно, духовной деятельности (взятой в любой из ее модальностей: научно-теоретической, нравственной, художественной и др.) есть надличностное образование. Надличностное в том смысле, что оно задано для каждой новой личности, вступающей в социальную жизнь, и формирует ее основные свойства именно как личности. Надличностное в том смысле, что оно объективировано и продолжает постоянно объективироваться в самой организации общественной жизни, системе деятельностей социальных индивидов, и поэтому отдельная личность не может произвольно изменять или отменять исторически сложившиеся категориальные структуры, нормативы духовной и практической деятельности.

Однако это реальное обстоятельство нельзя абсолютизировать, превращать в мертвый, внеисторический абстракт. Надличностное нельзя истолковывать как абсолютно внелич-ностное, как совершенно независимое от реальных личностей (ныне существующих и живших). Сложившиеся структуры духовной деятельности, нормативы и т.п. выступают для меня и моих современников как надличностные образования, формирующие индивидуальное сознание. Но сами эти образования были сформированы, конечно, не сверхличным существом, а живыми людьми, творившими до нас.

Далее, эти надличностные образования не представляют собой некую жесткую, однозначно упорядоченную и замкнутую структуру, т.е. такую структуру, которая наглухо замыкает в себе индивидуальное сознание и держит его в плену своих раз навсегда заданных путей движения и схем связей. В действительности ото гибкая, в ряде отношений многозначная и открытая структура. Она представляет индивидуальному сознанию широкое поле выбора, возможность творческих новообразовании и преобразований. Она исторична по своей сути. Но эта историческая (и, значит, творческая) суть не видна, когда она берется в «овеществленной» форме, как некая «готовая» структура. Она раскрывается лишь в деятельном существовании, т.е. в живом сознании множества реальных людей, и тут уже нельзя не учитывать диалектической связи надличностного с лич ностным. И начс мы впадаем в фетишизм «готового», «овеществленного» знания, который делает человека рабом наличных алгоритмов мышления и деятельности, умерщвляя его творческий дух. Знание не может быть сведено только к результатам познания. Как подчеркивает С. Б. Крымский, оно предполагает еще и «определенную форму обладания этими результатами». «Такой формой может быть лишь сознание результатов познания» [114, с. 33]. Следовательно, вне сознания реальных людей нет знания, а это сразу же устраняет «претензию на абстрактный, надчеловеческий объективизм» [114, с. 8], указывает на первостепенное значение социально-культурных и личностных аспектов гносеологического исследования.

Мы целиком согласны с критикой Г. С. Батищевым фетишизации «овеществленного» знания и упрощенных моделей духовной культуры. «Только возвращая опредмеченные формы из их оторванности от мира субъекта обратно в деятельный процесс, только восстанавливая всю многомерность этого живого процесса, можно создать ту познавательную атмосферу, в которой субъект обретает способность видеть истинное знание в его динамике» [127, с. 244]. В противном случае статика «готового» знания (и, добавим, «готовых» ценностей) уже не есть «снятый, подчиненный момент динамического процесса, но сама господствует над ним, подавляет его, оставляя его творческий ритм и многомерность вне пределов своих застывших структур, своих формообразований» [27, с. 244].

В этих словах верно схвачены предпосылки того способа мышления, который ведет к отрыву структур общественного сознания от структур индивидуального сознания и его активности, в результате чего первые оказываются не более чем внешними принудительными силами по отношению ко вторым.

Е. М. Пеньков отмечает: «Формирование индивидуального сознания означает прежде всего усвоение знаний, содержащихся в общественном сознании...» [166, с. 89]. Характеризуя социальные нормы, он видит в них «единство трех сторон: во-первых, они элементы общественного сознания; во-вторых, индивидуального; в-третьих, они практический результат корреляции личностью своих «индивидуальных правил жизни» с правилами и нормами, царящими в данном обществе (классе, группе, коллективе и т.п.)» [166, с. 48].

Так обстоит дело с социальными нормами, большинство которых являются институциализированными факторами общественного сознания. При их рассмотрении отчетливо обнаруживается неразрывная диалектическая связь общественного и индивидуального сознания, надличностного и личностного, объективированного и субъективированного, опредмеченного и распредмеченного. Нормативная система как «структурная форма» общественного сознания «становится реально нормативной» лишь постольку, поскольку она усваивается множеством индивидуальных сознаний (см. [39, с. 54]). Без этого она не может быть «реально нормативной». Если она существует только в объективированном, опредме-ченном виде и не существует как ценностная структура индивидуального сознания, если она является для него только «внешним», то это уже не социальная норма, а мертвый текст, не нормативная система, а просто знаковая система, содержащая некоторую информацию. Но тем самым это уже не «структурная форма» общественного сознания, а нечто совершенно «внешнее» ему. Не исключено, что это бывшая «структурная форма» общественного сознания, давно отмершая, мумифицированное содержание которой обнаруживается лишь в исторических источниках.

То, что по содержанию может именоваться социальной нормой, не является «структурной формой» общественного сознания и в том случае, если это содержание известно людям, фигурирует в индивидуальном сознании как «просто знание», которое не обладает ценностно-действенным качеством, мотивационным статусом, лишено, по выражению О. Г. Дробницкого, «момента обязующего волепринуждения» [69, с. 132,246].