Давид Дубровский - Проблема идеального. Субъективная реальность

В равной мере нельзя принять критические замечания (см. с. 161 —162) о том, что кодированию подлежат лишь физические свойства предмета, но не его социально-культурное содержание (пример с тем же флагом как государственным символом), что в таком случае надо прибегать к «идее кода кодов», а это «уводит объяснение в дурную бесконечность». Не станут же авторы отрицать, что язык есть типичная кодовая система, в которой постоянно реализуются процессы шифровки и дешифровки практически всей доступной нам информации. Постижение сокровенного смысла поэтического текста (гораздо более сложная задача, чем понимание значения флага!) есть также осуществляемое мной преобразование в мой «естественный» код.

Высказанные выше возражения показывают, что я и мои оппоненты находимся в слишком разных концептуальных измерениях, из-за чего в большинстве случаев и возникают недоразумения и создается лишь видимость альтернативных утверждений. На самом деле многие выдвигаемые авторами альтернативы оказываются недействительными, а потому аналогичную участь разделяют и контраргументы. Вот один из примеров. Авторы пишут: «Будучи противоположной, кодовой концепции, операциональная теория идеального образа усматривает субстанцию и носитель идеального образа в системе операций субъекта с объектом» (с. 165). Но есть ли тут «противоположность»?

Элементарный анализ приводит к выводу, что для принятия «противоположности», альтернативности нет достаточных оснований. В худшем случае здесь — неопределенность, в лучшем — логическая совместимость.

Пусть «носитель идеального образа» — это «система операций». А что является «носителем» «системы операций»? Где и как существует «операция»? Ведь если она представляет собой «идеальный образ», то она должна существовать не только в актуальном практическом действии. «Операция» должна существовать по крайней мере и в памяти, а последняя воплощена в деятельности мозга и, как ясно свидетельствует наука, представляет собой кодовую систему (чего, надеюсь, не станут отрицать авторы). Выходит, что «кодовая концепция» оказывается в данном случае логически совместимой с «операциональной теорией», а вовсе не «противоположной» ей.

Подобных примеров из книги К. Любутина и Д. Пивоварова я бы мог привести довольно много. И это подтверждает, как уже отмечалось, невозможность или неэффективность систематической дискуссии. Однако, думаю, что состоявшийся меяеду нами обмен мнениями все же будет в чем-то полезен. Хотя бы в том, что мы привлекаем внимание к важной классической проблеме, отодвинутой в последние годы на задний план, в какой-то мере стимулируем размышления в этом направлении.

В заключение хочу еще раз подчеркнуть, что по мере развития информационного общества актуальность обсуждаемой тематики будет возрастать. Сохраняя в общих чертах свою классическую форму, она потребует существенных преобразований в плане постановки новых вопросов мировоззренческого, теоретико-методологического и экзистенциального характера, а также в плане решения задач концептуальной стыковки результатов исследований на уровнях философского, естественно-научного и социально-гуманитарного знания.

Классическая проблема соотношения знания и веры приобретает в новом веке повышенную актуальность. Это вызвано, в частности, тем, что в последние десятилетия произошли существенные изменения в массовом сознании. Экономическое и социально-культурное развитие, резко усилившее роль информационных процессов, средств массовых коммуникаций, создало новые условия и факторы формирования сознания. Все в большей мере нагромождаются виртуальные игровые миры, подавляющие чувство подлинности, все в большей степени размываются объективные критерии реальности, которые подменяются критериями правильного исполнения роли. Такая атмосфера, питающая крайний релятивизм и новое мифотворчество, чрезвычайно благоприятна для манипуляций массовым сознанием, для возникновения одиозных символов веры, проявлений фанатизма и легковерия.

Эта ситуация повлияла и на философию, по крайней мере нашла в ней отражение в виде усилившихся тенденций иррационализма, скептицизма, радикального прагматизма, подогреваемых постмодернистской модой.

Вопрос о природе веры приобретает острую дискуссион-ность при обсуждении проблемы рациональности, кризиса классического рационализма и его новейших истолкований. Понятие веры играет первостепенную роль в анализе оснований эмпирического и теоретического знания, в рассмотрении особенностей вненаучных форм знания, соотношения научного и религиозного миропонимания, широкого круга вопросов, связанных с практической деятельностью: целепо-лаганием, целереализацией, волей, с духовной активностью в целом.

Ниже мы попытаемся рассмотреть содержание понятия веры в его соотнесенности с понятием знания, учитывая возникающие при этом типичные концептуальные трудности, широкий разброс мнений и оценок, недостаточную систематичность и последовательность в разработке указанной темы в нашей философской литературе.

Мы исходим из того, что существует единый феномен веры, который имеет множество разновидностей и образует неустранимый регистр всякой душевной и духовной деятельности. Определения термина «вера», столь широко используемого в обыденном языке и во многих специальных текстах (философских, научных, религиозных и т.д ), имеют большой разброс, однако в них можно выделить некие инвариантные значения. Анализ всего спектра различных истолкований веры предполагает, конечно, обращение к истории философской мысли, ее систематическое рассмотрение в этом плане, что представляет во многом специальную и весьма трудоемкую задачу. Поэтому мы ограничимся в ходе обсуждения проблемы наиболее важными, на наш взгляд, положениями классиков философии о природе веры.

1. ЛОКК. ЮМ. КАНТ О ПРИРОДЕ ВЕРЫ 54 54 Этот параграф написан при участии С. Ю. Конивец.

Еще древние мыслители, особенно Платон и Аристотель, обращали пристальное внимание на два важнейших аспекта всякой умственной деятельности: наличие определенного «содержания» и отношение к нему, т.е. его принятие, одобрение, согласие с ним или, наоборот, непринятие, несогласие, включая разные степени таких отношений вплоть до промежуточных, выражающих сомнение, неопределенность. Различные по форме акты принятия, согласия обозначались посредством терминов «достоверное знание», «убеждение», «вера», «мнение» и др. Подчеркнем, что речь идет не только об истине и способах ее установления, а о более общем свойстве субъекта принимать или отвергать некоторое «содержание», частным случаем которого является принятие чего-либо в качестве истинного.