Майкл Шермер - Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии

Одно из самых ошеломляющих откровений для каждого из нас — осознание собственной смертности, но не это приводит в действие наше мышление и поведение, креативность и продуктивность. Неспособность представить собственное небытие означает, что мы никогда не сможем полностью постичь, что мы смертны, и сможем жить здесь и сейчас, несмотря на зов запредельного. Кто первым из людей осознал, что смертен, и возжаждал бессмертия?

Вам приходилось видеть, как кто-то умирает? Мне приходилось. Я присутствовал при последнем вдохе моей матери, обессиленной долгой комой после травмы головы вследствие падения. До этого она десять лет провела в борьбе с опухолями головного мозга, сочетая три метода инвазивного лечения: хирургию, облучение и химиотерапию [67] Я написал о своей матери очерк под названием «Царство теней». См.: Shermer, Michael. Science Friction. — New York: Henry Holt, 2005, pp. 101–109. . Когда настал конец, я после первого приступа отчаяния и чувства утраты испытал почти облегчение. Ожидание было хуже самого события. Она была… потом ее не стало. Что свершилось в этот момент? Не знаю.

Мой отец умер за рулем автомобиля по дороге на работу — съехав на стоянку, не заглушив двигатель и выставив передачу на нейтраль. Он, безусловно, почувствовал: что-то не в порядке. Понял ли он, что умирает? Я всегда размышлял об этом, и сейчас, когда мне больше лет, чем ему на момент смерти, задумываюсь, получу ли я перед тем, как умру, какой-то сигнал — предчувствие, толчок, предупреждение от старухи с косой? Почувствую ли переход, увижу ли свет, пройду сквозь тоннель и окажусь где-то еще или свет просто — раз — и погаснет? Недавно меня оперировали под общим наркозом, и я подумал, что, возможно, это похоже на умирание. Вот ты в сознании — 99… 98… 97… И готово — ты уже не просыпаешься. Выпадения времени не происходит, потому что время останавливается. Это и есть смерть? Термин «клиническая смерть» указывает на то, что иногда процесс умирания больше похож на работу плавного регулятора силы света, чем простого переключателя «вкл/выкл». Одни умирают быстро, как, видимо, скончался от остановки сердца мой отец, другие постепенно, как моя мать вследствие коматозной атрофии. Врач Шервин Нуланд написал прекрасную книгу с описанием всех аспектов процесса умирания, назвав ее просто: «Как мы умираем» [68] Nuland, Sherwin B. How We Die: Reflections on Life’s Final Chapter. — New York: Random House, 1993. (How We Die). В этом процессе есть что-то болезненно-завораживающее. Клиническая смерть наступает, когда сердце перестает биться, а легкие — дышать. С остановкой сердца и прекращением циркуляции красных кровяных телец, переносящих кислород, начинается разрушение клеток и органов. Но не сразу. После того, как сделан последний вздох, кислорода, уже находящегося в кровеносной системе, хватает на четыре — шесть минут после последнего вдоха, вот почему время — решающий фактор после остановки сердца, утопления и т. п. Вовремя принятые меры реанимации, включающие непрямой массаж сердца и принудительную вентиляцию легких, могут спасти жизнь. Однако при комнатной температуре окружающей среды уже примерно через шесть — восемь минут (не более десяти, если только температура тела радикально не понижается, как в тех редких случаях, когда человек проваливается под лед) наступает биологическая смерть : органы тела отказывают, клетки гибнут.

С этого момента триллионы бактерий, живущих в теле и помогающих усваивать пищу и осуществлять другие жизненные функции, начинают поедать клетки и ткани тела. Примерно через час наступает algor mortis — посмертное охлаждение, температура тела снижается на два градуса Цельсия в первый час и на градус в каждый последующий час, пока не сравняется с температурой окружающей среды. Проходит от трех до четырех часов, и наступает посмертное окоченение — rigor mortis : мышцы отвердевают вследствие связывания кальция с белками мышц, что и привело к появлению неудачного выражения «окоченевший труп» применительно к мертвому телу. Разложение и распад являются следствием химических процессов, протекающих с точностью часового механизма, что позволяет судмедэкспертам и детективам установить время смерти. С повышением уровня содержания углекислого газа происходит ослабление и разрыв стенок клеток и выделение межклеточной жидкости, под воздействием гравитации изливающейся в нижележащие области тела. При гниении вырабатываются зловонные газы, в том числе сернистый газ, аммиак и сероводород. Если оставить тело, через много месяцев оно будет уничтожено процессами биологического и химического разложения, которые большинство из нас предпочли бы не наблюдать. Вероятно, поэтому повсеместно и во все времена умерших хоронят в считаные дни. Поэтому, рассматривая археологические свидетельства наличия представлений о загробной жизни у древних людей, начавших погребать мертвых (о чем пойдет речь далее), наряду с предположениями о причинах высшего, духовного порядка нужно допускать и вероятность того, что мертвые тела хоронили потому, что те смердели до небес.

Итак, мы представляем себе физиологические процессы в теле и неврологические изменения в головном мозге, сопровождающие смерть, но что такое «искра» жизни и куда она девается, когда мы умираем, остается загадкой. Невозможно не думать, что происходит в этот момент. Мы этого не знаем, но в определенный момент жизни большинство из нас задаются этим вопросом. В каком возрасте мы осознаем, что жизнь конечна?

Мое самое раннее воспоминание, связанное с осознанием бесповоротности смерти, связано с кончиной любимой собаки Уилли. Жесткошерстная, среднего размера дворняжка, неутомимый товарищ детских игр, Уилли подарил мне много любви и умиротворения, когда я в них нуждался. Мои родители развелись, когда я был совсем мал, и оба повторно вступили брак, создав два дома, между которыми я разрывался, и две новые структуры семейных связей, которые пришлось долго и с трудом согласовывать друг с другом. Отчим и мачеха относились ко мне так же тепло и заботливо, как и к родным детям, и все же случившееся выбило меня из колеи, а Уилли одаривал меня нежностью и преданностью безо всяких условий, на что способны только собаки. Однажды я вернулся из школы, и мама сказала, что Уилли умер. Помню, в доме все горевали, и я спрятался в своей комнате, оплакивая потерю, как умеет только семилетний ребенок: я рыдал и молился о еще хотя бы одном дне с Уилли. Какое-то время мне было худо, затем мы завели щенка Келли — очаровательнейшую бордер-колли, которую я любил все 15 лет, что она прожила на этой земле.