Майкл Шермер - Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии

Долгую историю идеи прогресса описал Дж. Б. Бери в классическом труде 1920 г. «Идея прогресса» (The Idea of Progress) и позднее Роберт Нисбет в книге 1980 г. «Прогресс: История идеи» (History of the Idea of Progress). Они показали, что эти идеи всплывают главным образом как меры противодействия упадку или поддержания веры в утопическое государство, религиозное или светское, движение к которому совершается целую вечность. Бери проводит черту между прогрессом вследствие способности и желания людей обеспечить, скажем, «свободу, толерантность и равенство возможностей» и тем, что вытекает из таких идей, как «судьба, провидение или личное бессмертие», когда прогресс рассматривается как своего рода сила природы, независимая от действий человека [370]. Как подчеркивает Нисбет, «идея прогресса состоит в том, что человечество развивалось в прошлом от некоего исконного состояния примитивности, варварства или даже ничтожности, развивается сейчас и продолжит развиваться в обозримом будущем». Он замечает, однако, что идея прогресса стоит и за тоталитарными режимами XX в., левыми и правыми, так что сама идея может приводить, а может и не приводить к желаемым результатам. Кардинал Ньюман заметил: «Люди, готовые умереть за догму, даже не пошевелятся ради логического вывода». Нисбет добавляет: «Идея медленного, постепенного, неотвратимого прогресса человечества до более высокого состояния знания, культуры и нравственности — это догма» [371].

Возможно, но на практике социумы и общества, придерживающиеся идеи прогресса, дающего результаты, относятся к протопическому типу, предполагающему постепенный прогресс, шаг за шагом, в направлении улучшения , а не совершенства. Футурист Кевин Келли так объясняет этот неологизм: «Протопия — это состояние, когда сегодня лучше, чем вчера, пусть и немного. Протопию гораздо труднее вообразить. Поскольку протопия предполагает много новых проблем наряду с новыми преимуществами, эту сложную взаимосвязь удавшегося и не удавшегося очень сложно прогнозировать» [372]. В книге «Моральная дуга» (The Moral Arc) я показал, что протопический прогресс лучше всего описывает монументальные нравственные достижения последних нескольких веков: уменьшение количества войн, отмену рабства, сокращение применения пыток и смертной казни, а также всеобщее избирательное право, либеральную демократию, гражданские права и свободы, однополые браки и права животных [373]. Все это примеры протопического прогресса, в том смысле что к ним шли постепенно, шаг за шагом. В этом нет ничего телеологического или неизбежного, поскольку прогресс не сила природы; это результат человеческих действий.

Люди действуют в соответствии со своими убеждениями, и, если вы верите, что цивилизация находится в упадке и что вы в силах это остановить, это может стать обоснованием насилия. Например, «олимпийский террорист» Эрик Рудольф так объяснил, что заставило его заложить взрывные устройства в разгар Олимпийских игр в Атланте в 1996 г.: «Решение действовать стало результатом долгих лет моего противостояния упадку западной цивилизации и осознания, что только радикальные действия могут замедлить или прекратить этот упадок» [374]. На следующий год Рудольф заминировал клинику, где проводили аборты, и лесбийский бар в Атланте, а в 1998 г. — абортарий в Бирмингеме (Алабама). После его поимки в июне 2003 г. стало известно, что он член движения Христианской Идентичности, экстремистской организации, члены которой считают евреев сатанистами и чернокожих — недочеловеками [375]. Он сказал представителям закона, что хотел победить аборты и «гомосексуальную повестку дня», которые считал результатом «гнилого пиршества материализма и сибаритства», защитить «целостность американского общества» и «само существование нашей культуры». Он рассуждал: «Ставить гомосексуальные отношения вровень с эталоном и объявлять их всего лишь законным выбором образа жизни — значит открыто покушаться на здоровье и чистоту цивилизации в долгосрочной перспективе и ставить под угрозу сами основы общества» [376].

Готовность отвечать жестокостью на кажущийся крах цивилизации превратила в террориста гения математики с гарвардским дипломом Теда Казински, известного как Унабомбер. С 1978 по 1995 г. он приговаривал людей к смерти, рассылая им по почте бомбы, убившие троих и ранившие 23 человека. В своем бессвязном 50-страничном манифесте «Индустриальное общество и его будущее» [377], опубликованном The New York Times и другими изданиями в надежде, что кто-нибудь из читателей опознает рассуждения автора о закате цивилизации (это удалось брату Казински, что и позволило его задержать), террорист утверждал, что промышленная революция была «бедствием для человечества». Хотя технологии увеличили продолжительность жизни в промышленно развитых странах, они «дестабилизировали общество, сделали жизнь не удовлетворяющей потребностям, подвергли людей унижениям, привели к широкому распространению психологических проблем (а в странах третьего мира — и физических страданий) и причинили огромный ущерб природе». «Дальнейшее развитие технологий, — утверждал Казински, — ухудшит ситуацию». Современные американцы — это «растленные ленивые аристократы», они «пресыщены, гедонистичны, деморализованы», они не более чем «домашние животные». Говоря во множественном числе от первого лица, иногда от имени FC (клуба свободы — Freedom Club), как многие его предшественники-революционеры, Казински отстаивал необходимость революции, необязательно беспощадно неожиданной, но представляющей собой «относительно постепенный процесс протяженностью в несколько десятилетий». Он явился предложить «меры, которые все, кто ненавидит индустриальную систему, могли бы принять на вооружение, чтобы проложить дорогу революции против этой формы общественного устройства». Это не должна быть политическая революция, продолжал Казински, не свержение правительства, а изменение «экономической и технологической основы нынешнего общества». После революции появится новая идеология, «враждебная технологии индустриального общества… чтобы, когда и если система потерпит крах, ее остатки были бы полностью уничтожены и эту систему нельзя было восстановить».

В 2010 г., уже находясь в тюрьме, Казински размышлял о прочитанных им комментариях к его текстам, авторы части которых упрекали его в неоригинальности и сравнивали с радикальными защитниками окружающей среды: «Многие радикальные инвайронменталисты и „зеленые“ анархисты говорят о революции, но, насколько мне известно, никто из них не проявил понимания того, как происходят настоящие революции, и, похоже, не сообразил, что единственной мишенью революции должна быть технология как таковая а не расизм, сексизм или гомофобия» [378]. Обложка книги Казински (рис. 10.6) рисует мрачные перспективы, свойственные антиутопичному пессимистическому мировосприятию. Хотя его упадничество было отчасти спровоцировано психическим заболеванием, такую позицию разделяют слишком многие.