Станислав Бахитов - Капиталистическое отчуждение труда и кризис современной цивилизации

Чем отличается современный марксизм, так это более оптимистичным взглядом на будущее, при котором в кризисе настоящего, несмотря на его негативные последствия для всей политической сферы, видится шанс для перехода к новому способу производства, на дорожном указателе к которому, кажется, можно написать: «Право на труд для каждого есть первичное условие свободного развития всех». И у подобного оптимизма есть свои исторические основания: утверждение нового способа производства начинается не тогда, когда он превзойдет по эффективности старый, а когда старая система заходит в исторический тупик и перестает нормально функционировать. Та же средневековая Италия догнала по уровню производительности труда античную рабовладельческую Римскую империю не раньше, чем к эпохе Возрождения. Победа капитализма в Нидерландах произошла еще до крушения абсолютистской мироимперии Габсбургов и в немалой степени в дальнейшем способствовала этому крушению. При этом особое значение приобретает наличие у общества социально признаваемых альтернативных программ действия в ситуации краха, первичной разработкой которых и занимается неудовлетворенная настоящим часть интеллигенции во времена «политического штиля».

Как уже отмечалось, одной из главных характеристик современного мира стала нестабильность, в том числе нестабильность политическая. Важнейшим условием роста нестабильности стало всеобщее распространение мещанской ментальности. Европейская философская мысль (за исключением представителей утилитаризма, позитивизма и прагматизма, больше распространенных в США) до недавнего времени была весьма отрицательно настроена по отношению к мещанству, хотя в европейской культуре этот тип в последние полтора столетия был весьма распространен, уважаем, насаждаем и поддерживаем государством. «Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех», – с горечью говорит Заратустра у Ф. Ницше [95, 292]. Еще более отрицательным выступает образ мещанина в отечественной литературе. Достаточно вспомнить критику гегельянства (весьма несправедливую) у В. Г. Белинского и Л. Шестова, образы Ионыча у А. П. Чехова или глупого пингвина в «Буревестнике» А. М. Горького. Интересно также, что особенно актуальной в России критика мещанства становится на рубеже XIX–XX веков, когда в российском обществе явно обозначилось наличие относительно зажиточной верхушки бюрократизированной интеллигенции.

Одним из первых российских исследований, посвященных проблеме мещанства, стала книга Р. Иванова-Разумника «История русской общественной мысли» (1906 год). Данный автор рассматривает всю историю российской общественной мысли сквозь призму противостояния мещанства и интеллигенции [46, 7-10]. Сама интеллигенция предстает у него как творческая элита, превращающая исторический процесс в прогресс, целью которого является всестороннее развитие личности, мещанство же характеризуется как раз отсутствием творчества и привычкой к трафаретным формам, узостью формы, плоскостью содержания и безличностью духа [46, 11–17]. Эпохой торжества мещанства в России Р. Иванов-Разумник считает 1880-е годы, когда почти вся русская интеллигенция стала похожа на чеховского человека в футляре и повсеместно возобладала проповедь умеренности, аккуратности, постепеновства и самосовершенствования [47, 292]. Тогда же родилась сугубо мещанская формула искусства ради искусства [47, 331–332]. Конечно, в эти годы творили и И. Е. Репин, и В. И. Суриков, но одновременно закладывались основы для отрыва искусства от жизни, его превращения в эстетскую забаву. Интересно, что уже в наши дни именно такое искусство «серебряного века» всячески пропагандируется властью. Подобное стремится к подобному. Большой популярностью среди современной интеллигенции (не в том смысле, какой придавал этому слову Р. Иванов-Разумник) стали пользоваться и такие философские защитники мещанства, как В. В. Розанов, который ругал социализм как мечту дармоедов, говорил, что пришел разрушающий культуру вонючий разночинец, называл Чернышевского гнойной мухой на спине народного быка и писал: «Нужно хорошо “вязать чулок своей жизни”, и – не помышлять об остальном. Остальное – в “Судьбе”. И все равно там мы ничего не сделаем, а свое (“чулок”) испортим (через отвлечение внимания)» [105, 106, 139, 354, 41].

Спецификой «общества потребления» стало превращение духовного мещанства в массовое явление и даже в почти всеобщую парадигму мышления. Каков же он, мещанин последних ста с небольшим лет, откуда появляется и к чему стремится? Блестящий портрет западного мещанина наших дней нарисовал А. А. Зиновьев, назвав его западоидом: «…внутренне упрощенное, рационализированное существо, обладающее средними умственными способностями и контролируемой эмоциональностью, ведущее упорядоченный образ жизни, заботящееся о своем здоровье и комфорте, добросовестно и хорошо работающее, практичное, расчетливое, смолоду думающее об обеспеченной старости, идеологически стандартизированное, но считающее себя при этом существом высшего порядка по отношению к прочему (незападному) человечеству» [43, 355]. Следует отметить, что в отличие от г-на Журдена современный мещанин (и западный, и отечественный) хорошо знает, что говорит прозой, он весьма образован, во всяком случае, в рамках своей узкой специализации, но за пределами своего маленького комфортного мирка ни о каких серьезных проблемах слышать не желает. Иногда он готов покритиковать власти и собственное начальство, но больше всего боится серьезных структурных перемен в обществе, сразу вспоминая «бессмысленный и беспощадный» бунт Е. Пугачева или что-либо подобное. Именно это неприятие любых серьезных перемен, касающихся капитализма, наряду со стремлением к личному уюту и комфорту, видимо, есть его главные отличительные черты.

Вроде бы современный мещанин является, с точки зрения стабильного развития общества, весьма прогрессивным типом. Если бы не одно «но». Его паническая боязнь серьезных перемен заставляет не замечать их приближения даже тогда, когда они прямо угрожают его жизни и выживанию значительной части человечества. И современный неолиберальный тренд в развитии капиталистического отчуждения труда только усиливает всеобщий аутизм.

Чем же грозит миру это растущее отчуждение труда в соединении с всеобщим социальным аутизмом? На наш взгляд, угрозы весьма серьезные. Это гибридная Третья Мировая война (прелюдией к которой можно считать события на Ближнем Востоке и в Донбассе), рост деструктивного национализма (яркие примеры – Олимпиада в Рио-де-Жанейро и та же Украина), истощение ресурсов при росте потребительских ожиданий и глобальная экологическая катастрофа. Как поведет себя современный мещанин, почувствовав эти угрозы? Э. Фромм в работе «Анатомия человеческой деструктивности» (1973 год) писал: «Если патологические процессы распространяются на общество, то они теряют свой индивидуальный характер. Тогда больной индивид в компании с другими такими же больными будет чувствовать себя наилучшим образом. Тогда вся культура настраивается на этот тип патологии и находит пути и средства для ее удовлетворения» [124, 463]. Отсюда стремление испуганного мещанина к идеологической унификации и сильной руке, к поиску скрытых врагов, не затрагивающему основ олигархата, и развязыванию «охоты на ведьм». Типичным примером масштабной социальной патологии Э. Фромм считает гитлеровский нацизм: «…начав с малого, Гитлер постепенно стал монополистом в торговле товаром, который пользовался огромным спросом у разочарованных и смятенных “маленьких людей” и в реализации которого были кровно заинтересованы сначала армия, а затем и другие влиятельные группы, – таким товаром были идеи национализма, антикоммунизма и милитаризма. Когда он доказал на этом поприще свою состоятельность, немецкие банкиры и промышленники оказали ему финансовую поддержку настолько щедрую, что он получил возможность захватить власть» [124, 556]. Справедливости ради следует отметить, что не только немецкие банкиры и промышленники оказывали поддержку Адольфу Гитлеру, в США в 1938 году его даже назвали (как позднее нашего М. Горбачева) человеком года.