Станислав Бахитов - Капиталистическое отчуждение труда и кризис современной цивилизации

Для Питера Дракера, представленного в сборнике работой «Посткапиталистическое общество» (1993 год), в основе развития общества и улучшения жизни людей лежит рационализация труда на основе знания, где им особо отмечаются такие вехи, как промышленная революция и распространение системы Ф. Тейлора (последнего Дракер ставит значительно выше Маркса) [96, 81–92]. Со второй половины ХХ века начинается новая эпоха, когда требуется повысить производительность труда интеллектуальных работников за счет применения знания к знанию, в результате чего знание, согласно П. Дракеру, стало превращаться в важнейший ресурс, а общество – в посткапиталистическое [96, 93–100]. До логического конца идею общества знания доводит японский автор Тайичи Сакайя, который пишет (в работе «Стоимость, создаваемая знанием, или История будущего», 1991 год) о причине того, почему цена фирменного галстука в пять раз превышает цену обычного: «Она содержится уже в том обстоятельстве, что при покупке галстука данной фирмы покупатель абсолютно убежден, что имидж этой продукции признан высококлассным, а ее непревзойденный дизайн будет служить отражением коллективной мудрости тех, кто так или иначе связан с фирмой, изготовившей эту продукцию» [96, 349–350]. Какая особая мудрость может быть в галстуке, кроме «мудрости» престижного потребления, – это секрет японского автора.

Американский автор Роберт Райх («Труд наций. Готовясь к капитализму XXI века», 1992 год) подчеркивает выгодное положение современных работников, занимающихся анализом и символами, позволяющее преодолеть отчуждение труда: «Рост спроса влечет за собой рост доходов. Вне зависимости от того, в какой форме доход поступает – в виде лицензионных выплат, гонораров, заработной платы или участия в прибылях, – экономический результат в основном один и тот же. Помимо прочего, такая работа приносит не только деньги. Люди, ею занимающиеся, в качестве самой сокровенной тайны хранят секрет того, насколько им нравится их работа» [96, 524]. Творческий труд всегда приносил удовлетворение, вопрос в том, насколько условия благоприятствуют сохранению его творческой природы.

Но как быть с теми, кто не связан с новой цифровой экономикой? Английский социолог Энтони Гидденс («Последствия модернити», 1996 год) видит в будущем переход к постдефицитной системе [96, 115]. В современных же проблемах традиционных пролетариев он склонен винить скорее их самих, чем систему. Обращаясь в одной из своих работ к исследованию Пола Уиллиса, изучавшего поведение школьников, выходцев из рабочего класса в одном из беднейших районов Бирмингема, Э. Гидденс пишет: «“Парням” хочется финансовой независимости, которую может дать им работа; вместе с тем у них нет каких-то особых, четко выраженных ожиданий относительно любых других видов вознаграждения, которые та способна им предложить. Агрессивная, иронично-язвительная культура отношения к школьной среде во многом напоминает культуру, формирующуюся в производственных условиях, в цехах или мастерских, куда они, как правило, попадают. Поэтому “парни” достаточно быстро адаптируются на рабочих местах и с легкостью переносят необходимость выполнять скучную, монотонно повторяющуюся работу в условиях, оцениваемых ими как неблагоприятные. Непреднамеренным и нелепым последствием “предвзятого отношения” “парней” к ограниченным жизненным возможностям, доступным им, становится сохранение и воспроизводство условий, способствующих ограничению этих возможностей» [29, 399].

В результате «парни» сами загоняют себя в систему отчужденного труда: «Не представляя, что есть “обобщенный труд”, движимые стремлением заработать немедленно и уверенностью в том, что работа неприятна сама по себе, “парни” воплощают эти убеждения в собственном поведении» [29, 409]. Это, по Э. Гидденсу, противоречит изначальным целям системы образования: «Надо полагать, что система образования, элементами которой являются “парни”, была создана во имя укрепления равенства возможностей» [29, 404]. Вспомнив недавнее повышение платы за образование в Великобритании, мы можем в этом сильно усомниться, впрочем, наша система образования (на свой лад) не лучше.

С момента выхода книги Д. Белла прошло уже 40 лет, но обещанный постиндустриальный «рай» так и не наступил. Попытаемся разобраться, почему. Молодой ученый из г. Комсомольска-на-Амуре Александр Бирюков критикует постиндустриалистов с миросистемно-марксистских позиций, обращая внимание на то, что классический индустриальный сектор в экономике постоянно растет за счет «развивающихся» стран, где к нему относится 40 % экономики, а около 70 % приходятся на первичный и вторичный сектор [11, 60]. В вузах в бедных странах обучается 5–6 % молодежи, при этом значительная часть выпускников (например, в том же Китае) не может найти работу, многие специалисты эмигрируют в развитые страны [11, 61]. Число пролетариев за пределами ядра миросистемы постоянно растет [11, 63]. Все это, по мнению А. Бирюкова, еще раз доказывает справедливость трудовой теории стоимости в мировом масштабе: «Ни знания, ни информация, взятые сами по себе, не могут быть абсолютным источником прибавочной стоимости – таковым может быть только труд» [10, 65]; «…если “общество знания” и возможно в центре, то лишь потому, что оно невозможно в зоне периферии» [11, 66]. Развитие новых технологий способствовало созданию громадной финансово-спекулятивной системы, расширившей возможности экспансии ТНК [11, 69]. Но и в ядре миро-системы развитие общества весьма отличается от «радужного» сценария, нарисованного Д. Беллом или Э. Тоффлером. Новый интеллектуальный работник, несмотря на некоторую специфику труда, стал пролетарием. И пора бы ему это осознать.

Большой интерес здесь представляет работа современного американского социолога Ричарда Флориды «Креативный класс: люди, которые меняют будущее» [122]. Американский социолог отмечает рост значения креативности для развития современной наукоемкой экономики, а также то, что «…капитализм втянул в свою орбиту таланты различных групп эксцентриков и нонконформистов, прежде исключенных из его экономики» [122, 20–21]. Для Р. Флориды креативность по сути противоположна тому, что А. А. Зиновьев называл коммунальностью: «Тогда как новая рабочая среда “профессионалов без воротничка” выглядит, несомненно, более расслабленной, чем старая, в ней на смену традиционным иерархическим системам контроля пришли новые формы самоорганизации, признание и воздействие со стороны коллег и внутренние формы мотивации, которые я называю “мягкий контроль”. В подобной обстановке мы стремимся работать более независимо и с трудом выносим некомпетентность руководства и грубость начальников. Мы отказываемся от гарантии занятости в обмен на самостоятельность. Мы хотим не только приличной оплаты своего труда и навыков, но и возможности учиться и развиваться, влиять на содержание своей работы, контролировать свой график и выражать себя как личность посредством профессиональной деятельности» [122, 28]. Такой рост свободы креативного класса, отмечаемый Р. Флоридой, связан, по его мнению, с тем, что средства производства теперь находятся в голове самих «креативщиков» [122, 52]. Общая доля креативного класса от всех работающих в США на 1999 год оценивается американским социологом в 30 %, а суперкреативного ядра – в 12 % [122, 91].Однако, противореча самому себе, Р. Флорида пишет, что этот класс в значительной степени концентрируется в определенных городах [122, 247], так что, как нам кажется, американский автор скорее склонен отождествлять креативный класс с суперкреативным ядром.