Алесь Адамович - Пути в незнаемое [Писатели рассказывают о науке]

Появились и жемчужные со своими детьми. Где гнездились они, мы тогда так и не узнали, но явно где-то совсем в других местах. Теперь мы получили последнее и самое убедительное подтверждение, что наши вьюрки — совсем разные виды: их дети — и те без труда различались и даже орали, требуя корм, на разные голоса.

У каждого орнитолога есть, наверное, свое заветное гнездо, которое он долго искал и нашел наконец, а для очень многих дорога в науку началась именно с тайны птичьего гнезда, заворожившей в детские годы.

Среди нынешних моих коллег немало добрых друзей детства и юности, прошедших под знаком горячего интереса и любви к Птице. Тогда, в начале пятидесятых, нас, «кюбзовцев» и «вооповцев» — членов Кружка юных биологов зоопарка и юношеской секции Всероссийского общества охраны природы — сводили полные птичьего гомона рассветные часы в весеннем лесу и маленького роста человек с большой белой бородой и смеющимися глазами — Петр Петрович Смолин, наш учитель, которого все мы боготворили. Выезды в начале мая с Петром Петровичем были в те годы чудесной традицией. Сколько книг и диссертаций, кандидатских и докторских, были написаны потом с посвящением нашему незабвенному ПэПээСу, который сам так ничего и не стал защищать, щедро раздарив свои мысли и наблюдения своим воспитанникам.

А позднее, сделавшись студентами и научными работниками и даже разъехавшись кто куда, мы много лет встречались под крышей Зоологического музея на улице Герцена на знаменитых на всю страну орнитологических субботах, ровно в час дня, по раз и навсегда заведенному обычаю. И лишь чрезвычайные обстоятельства могли объяснить отсутствие кого-либо из нас, москвичей, а тот, кто приезжал в Москву из своего далека, являлся на субботу, отложив все прочие дела, и держал творческий отчет перед всеми нами и председателем. Председатель — Георгий Петрович Дементьев, признанный глава отечественной орнитологии, был человеком редкостного обаяния и безграничной эрудиции. И я могу безо всякой натяжки утверждать, что благодаря субботам все орнитологи страны знали друг друга, кто чем живет, являя собой единое и дружное братство.

Подумайте только, что за счастливый народ орнитологи! Никогда не стоял перед ними столь тягостный для многих вопрос — кем быть? Они преданно служат любви к Птице, даже если зарабатывают свой хлеб каким-то иным путем. Существует, в особенности за рубежом, целая армия орнитологов-любителей, работающих на вполне профессиональном уровне. Терез Нор из французского города Лиможа, к примеру, та самая, что восхищалась птицами с детства и часами искала их гнезда, преподает математику, а в свободное от работы время изучает и кольцует пернатых хищников, делая все возможное, чтобы они не исчезли из ее родных мест.

Терез Нор очень живо откликнулась на мою анкету, замысленную, чтобы выявить не столько даже научный, сколько общечеловеческий смысл исследования жизни птиц. А всего на вопросы анкеты ответило более полусотни участников XVIII Международного орнитологического конгресса: сотрудники заповедников, институтов и научно-исследовательских станций, наших и зарубежных, совсем молодые ученые и вполне зрелые, с признанной мировой репутацией.

2. ВАША ЛЮБИМАЯ ПТИЦА?

— Сокол-сапсан, символ свободы, славящийся своей красотой и не превзойденный в полете. ( М. Маньес, Испания )

— Журавль — изящный, стройный, благородный. (Ю. Шибнев, заповедник «Кедровая падь»)

— Ворон. Элегантен, умен. ( З. Вольднек, Нидерланды )

— Гриф — за таинственность, скрытность, мощь; зорянка — за доверие к людям, песни, которыми она их радует, хрупкость. ( Т. Нор, Франция )

— Зяблик, потому что с ним работаю, и серая ворона, потому что с нею удается максимальное общение. ( В. Дольник, Ленинград )

— Канадская казарка — каждую весну она возвращается вновь. ( А. Кист, Канада )

Сокол-сапсан оказался у орнитологов в особом почете, собрав наибольшее число «голосов». Впрочем, не уступает ему по количеству приверженцев и еще одна птица — журавль. Профессор Владимир Евгеньевич Флинт, руководитель международной операции «Стерх», направленной на спасение белого журавля, свою преданность этим птицам обосновывает очень основательно:

— Журавли — совсем особые птицы. Самые умные. Самые красивые. Самые удивительные. Иногда они просто поражают совершенно человеческим ответом на ваши действия. Они способны не только к взаимопониманию, но даже к какому-то своеобразному подобию дружбы. Мне всегда приходит в голову эта мысль, когда я смотрю на выращенных человеком журавлей. У них удивительное чувство собственного достоинства, чувство равенства с человеком. Журавли не только умны, они красивы. Красивы особой законченной грацией, изяществом, свободой и своеобразием движений, нежной «продуманной» гаммой окраски. У журавлей удивительный голос — грустный и вместе с тем торжественный, жизнеутверждающий. Вероятно, все это послужило причиной особой любви к журавлям, которая живет у разных народов мира.

И еще одно обстоятельство выделяет журавлей из общего ряда птиц: никто из диких животных не находится сейчас в таком критическом положении, как журавли. Почти половина всех видов журавлей нашей планеты включена в Красную книгу Международного союза охраны природы и природных ресурсов как исчезающие виды. И нет сомнения, что полное исчезновение журавлей на нашей планете — только вопрос времени. Для одних видов потребуется несколько десятилетий, для других — считанные годы, но все они обречены. Если, конечно, человек не придет к ним на помощь…

В основном же — сколько было отвечавших, столько и любимых птиц. Были и такие, что ответили лаконично: все любимые. И нелюбимых, следовательно, просто не бывает.

Что до меня, то, полностью разделяя такую позицию, я не могу все-таки не выделить из всего множества птиц самых любимых. Их три. Первая из них — горный вьюрок, позволивший мне в полную меру познать упоение поиска и находки. Вторая — гусь. Помните Ивана Ивановича в «Каштанке» Чехова? «По-видимому, это был очень умный гусь; после каждой тирады он всякий раз удивленно пятился назад и делал вид, что восхищается своей речью…» С той далекой поры, как я узнала эти строки, не перестаю мечтать о том, что и в нашем доме будет жить гусь, — правда, не домашней породы, как Иван Иванович, а из диких. Мои родные давно уже сжились с этой идеей и вполне реалистически представляют себе, как будут делить с гусем ванную. И сейчас эта достаточно сумасбродная идея как никогда близка к осуществлению: по долгу своей службы я имею дело с гусями, именно с горным гусем — чудесным серовато-голубым гуськом с белой головкой, украшенной черными полосками. Но о моей нынешней работе — позднее. А теперь — о третьей моей любимой птице: ласточке-касатке. Она приобщила меня к самой таинственной загадке из всех птичьих таинств — загадке их перелетов — и позволила ощутить себя причастной к чуду.