Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 2005 № 02

По ту сторону Тайгета возражали: «Вы сами убили негодного вам царя, а придрались к нам! Как мы могли принять Телекла, у которого борода до пуза, за девушку? Вам просто не дает покоя наш достаток и ваша жизнь впроголодь. А сказку свою вы сочинили потому, что аргивяне в случае войны между нами согласно клятве Гераклидов должны прийти на помощь правым, и когда они встанут на нашу сторону, то окажутся у вас в тылу».

Но никто не желал слушать другого и не тащил на третейский суд, хотя бы в тот же Аргос, и тогда в глубокой тайне обе страны стали готовиться к войне…

Феокл был потомственным прорицателем в стольких коленах, что даже сам не мог сосчитать или напророчить их число. Род его тянулся от Иама, сына Аполлона, — очень древнего пророка. Слушая рассказы отца о деяниях заслуженного предка, о тех, с кем родоначальник общался и кому безошибочно предрекал гадости или счастье, Феокл иногда думал, что Нам родился прежде своего отца поколений эдак на пятьдесят, в эпоху, когда прародительница Гея-Земля еще ходила в девушках. Но он гнал из мыслей сомнения, понимая их ненужность самому себе. Да и обилие родственников — Иамидов — по всей Элладе убеждали его в седой древности прародителя. Особенно много потомков Иама жило в соседней с Мессенией области Элиде, где они пользовались великим почетом, потому что жречествовали в храме Зевса в Олимпии и тут же занимались гаданием по огню на жертвеннике. Собственно, Феокл и сам был бы элеец, как все Иамиды, если бы его менее древнего предка Эвмантиса не привел с собой в Мессению царь Кресфонт. С тех пор ветвь Эвмантиса «обмессенилась», но главный родовой признак сумела сохранить: волосы Феокла, как и у всех Иамидов, были черными «с фиалковым отливом», по словам одного поэта.

К двадцати пяти годам Феокл умел гадать по-всякому: мог по движениям хвоста ящерицы, мог по шелесту листьев, мог по полету священных птиц или по разрезанной пополам печени коз, овец и телят. Никакого труда для него не составляло гадание по курам, клюющим зерно; по огню — какова высота и форма пламени; по воде — как поведет себя брошенная щепка; по молнии, грому; по звону в ушах и силе чиха; даже по линиям на ладони. И только ни у кого он не мог выпытать, как гадают по внутренностям свиней, а отец его научить не успел, потому что умер. Но Феокл из-за свиней особенно не расстраивался: ведь освоить все способы гадания и предсказаний он бы все равно не смог. Не получилось бы у него служить прорицателем, тем более пифией (не женщина ж он!), во всех храмах и святилищах Эллады одновременно, к тому же прорицатели хранили собственные секреты друг от друга. Как одна знакомая ему старуха в святилище Деметры и Персефоны, которая, понюхав прядь волос беременной, говорила мужьям, кого ждать — мальчика или девочку. Жрица всегда говорила «жди девочку», и будущие отцы расстраивались, но когда на свет являлся наследник, они от радости забывали и «пророчества» старухи, и подношения, потраченные впустую. Ну а если рождалась девочка, со жрицы и взятки гладки. Конечно, Феокл понимал, что она нашла нехитрый способ прокормиться, но никому не говорил об этом, стараясь поддерживать в непосвященных уважение к священной профессии. Иной раз и он, рассматривая внутренности на алтаре, не мог понять, что советует бог, и поэтому передавал собственное мнение, внушая себе, будто его надоумило сверху…

Сам он решил стать жрецом Зевса Итомата в главном святилище Мессении и терпеливо шел к своей цели, одолев уже отрезок от прислужника до помощника. Конкурентов он не боялся благодаря происхождению, к тому же его дерзания поощряли старейшины Андании — города, с которым считались не только все города Мессении, но даже спартанцы проявляли определенную сдержанность и осторожность, не желая будить зверя как можно дольше, а иногда даже и убаюкивая мелкими поблажками…

Сегодня Феокл сделал еще один шаг к Зевсу Итомскому: архонты поручили ему отвести процессию анданцев на праздник Артемиды Лимнатиды — Артемиды Болотной. Хоть однажды в ее святилище и произошла резня с самыми печальными для Мессении последствиями, тем не менее ни к празднику, ни к самой богине никто хуже относиться не стал. Выйти предстояло через день затемно, чтобы поспеть в Лимны к жертвоприношению и посвящениям. Поэтому Феокл спешил, чтобы обежать все дома Андании и собрать представительную группу на торжество. Старейшины же в этот раз решили не ходить, считая, что из других городов соберется достаточно знатных лиц и богиня на них не обидится. В Андании есть две статуи Артемиды, возле них-то архонты и принесут в жертву кабана, оленя, козла и козу, совершат возлияния, в общем, почтят богиню как полагается.

Когда Феокл вошел в дом Никомеда, не обратив внимания на облаявшего его пса, семья полным составом трудилась во дворе — кто над чем. Пирра тоже была здесь. По смерти матери ее забрали в Анданию. Пирре пошел уже двенадцатый год, но от тягот прошлой жизни она выглядела замухрышкой и никак не могла выкормиться, хотя работой ее не мучили, работала по желанию, и кормили сколько влезет. Не то что Агнагору, проводившую большую часть дня за ткацким станком.

Феокл коротко объяснил свой приход.

— Мы собирались завтра на усадьбу, — сказал Никомед. — Праздник — дело святое, но дни-то какие! Работать надо.

— Отпусти Ксенодока, — предложил Феокл: — ему полезно будет. Все равно по дороге в Эхалию на свой надел.

— Пойдешь? — спросил Никомед.

— Сдалась мне эта Артемида в луже! — сказал Ксенодок. — Лужа весной и поближе найдется.

— Уши бы оборвать тебе за такие слова, — рявкнул Никомед. — Да вроде не мальчик уже.

— Ты, Ксенодок, своими речами плетешь веревку Окна, — сказал Феокл, — как всякий, кому от его трудов никакого прока нет, одна трата времени и сил, в твоем случае — на говорильню.

— Окн не виноват, виновата его жена, которая тратила на бирюльки все, что он зарабатывал, — сказал Аристомен.

— Нет, — сказал Феокл, — он плел веревку, которую поедала ослица, а Окн все плел и плел, не замечая этого.

— Ослица и есть жена, раз питалась веревками. Или наоборот, очень умная жена-ослица. Может, Окн хотел повесить ее на этой веревке, вот она и ела, чтоб выжить, — сказал Ксенодок. — А Окн на самом деле — это ты, Феокл, потому что Окн — такая вещая птица из породы цапель. Я только не помню, что по ней гадают. Наверное, про ослов: довезет — не довезет?

— Грамотный парень вышел, — вздохнул Никомед, — жаль, мозги набекрень. Что из тебя вырастет?

— Я буду бематистом, — объявил Ксенодок, высунув голову из погреба, — который определяет расстояние между двумя пунктами и говорит, сколько стадиев предстоит отмахать войску и за какое время. Весь подсчет упирается в то, как быстро воины передвигают ноги, плюс поправка на усталость, помноженная на количество привалов. Кроме того, я знаю, что расстояние от подбородка до конца лба составляет одну десятую роста, а до макушки — одну восьмую, стопа — одну шестую, а локоть — одну четвертую.