Владимир Ацюковский - ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03

Но вы, наверное, обратили внимание на окончания слов. Упоминая о красоте, пословицы прежде всего говорят о девушках и женщинах. Мужская же красота, если смотреть на нее глазами творцов пословиц и поговорок, заключается не столько в облике мужчины, сколько в его поведении и делах. «Красота джигита в отваге» — утверждает татарская пословица (Сравните с турецкой: «Красота виноградника в винограде».)

О женской и девичьей красоте, как о красоте именно внешней, сказано куда больше. Мужчин же, умудренных жизненным опытом, создатели пословиц касаются лишь попутно.

На что же обращали внимание безвестные авторы пословиц? Естественно на то, что, по их мнению, делает женщину красивой. Персидская пословица убеждает, что «Дом красят вода и метла, а девушку — глаза и брови». Правда, судя по нынешним секс-эталонам в качестве атрибутов женской красоты наш век предлагает нечто иное. Да и многие картины известных мастеров прошлого сосредоточивались не только на глазах. Но не будем спорить с пословицей. Возможно, даже во второй половине XX века она не так уж и архаична. Не зря же до сих пор известно столько песен «про зеленые глаза и про разноцветные» и про многие, многие иные. Да и у нас, когда хотят сказать, что награда или нечто иное получены заслуженно, роняют: не за красивые же глаза дано то-то и то-то.

И все-таки в пословицах мы видим, как народ пытался ухватить тонкую связь между внутренним и внешним: «Красота лица — в красоте характера» — говорит арабская пословица. Может быть, и о глазах-то столько песен сложено потому, что они — «зеркало души», как, например, знаменитые «очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные»?

А ведь бывает и так, что «видом богиня, а сердцем — ведьма» (японская). Совсем, как в переложенной Хамидом Алимжаном истории ханской дочери Паризад, о которой народ поговаривал:

Но вот дальше народные наблюдения подчас готовы вступить друг с другом в отчаянный спор, а то и потасовку. Совсем как в сказочке Джанни Родари «Старые пословицы». Если насчет соотношения ума и красоты еще можно с грехом пополам найти «консенсус», то, когда речь заходит об уместности украшений, то тут мнения подчас полярны. Китайская пословица утверждает: «Красивые цветы стыдятся, когда их втыкают в волосы пожилым женщинам». Таджикская же убеждает в обратном: «Тюльпан идет даже к голове плешивого». Не успеешь разобраться что к чему, а тут, откуда ни возьмись, появляется русская, залихвастская: «Подлецу все к лицу».

Однако постепенно все выпуклее проступает мысль о том, что то, что украшает одного, может не подойти другому. Эту простую мысль хорошо иллюстрирует китайская сказка-притча о Си Ши, считавшейся самой красивой девушкой в округе. «Однажды у нее сильно разболелся зуб, а лекаря поблизости не было… От боли Си Ши морщилась, стонала, и вид у нее был самый несчастный.

— Бедняжка! — восклицали женщины. — Посмотрите, как она страдает!

Мужчины же говорили:

Страдание придает ее лицу еще большую красоту!

А поблизости жила одна девушка обыкновенной внешности. Но ей очень хотелось быть такой же красивой, как Си Ши. Она услыхала слова мужчин и решила, что страдания придают людям красоту.

С этого дня девушка начала постоянно стонать, закатывать глаза, морщить лоб. И тогда лицо ее становилось столь уродливым, что все соседи отводили глаза в сторону, чтобы только не видеть его…

Значит, правы старые люди: чем сильнее гонишься за красотой, тем дальше от нее оказываешься».

Той же, что одарена природой, и гнаться ни за чем не надо: «Красивая девушка и в старом платье хороша» (чеченская пословица), «Красавице даже мешок угля не помеха» (татарская).

Одна беда: женская краса, хоть и приковывает к себе сердца, но оказывается самой недолговечной из цепей. Она, печалится японская пословица, несмотря на самые пылкие похвалы, «непрочна как кожа и мимолетна, как цветение розы». И кто знает, может быть, порою слабо связана с сутью женщины, с ее душой!

В одной восточной притче, призванной проиллюстрировать зыбкость земных привязанностей, рассказывается о юноше, который страстно добивался любви круглолицей, пышногрудой и «дивнобедрой» прелестницы. Та же сделала вид, что согласна ему уступить, но с одним условием: влюбленный, чтобы проверить свои чувства, должен провести три года вдали от нее. Стоило ему уехать, как девушка стала регулярно принимать слабительное и рвотное, собирая результаты своего «эксперимента» в двух больших чанах, помещенных в специальную комнату. (Простите за неизящность образа, но я передаю историю так, как она рассказывается. — Ю. Б.)

Прошло три года. Юноша вернулся, гордый тем, что достойно выдержал испытание, и остолбенел на пороге. Дверь ему открыла худенькая, даже костлявая женщина, безо всяких намеков на те округлости, которые он ласкал в своем воображении все эти годы.

— Ты ли это? — воскликнул молодой человек.

— Я.

— Но что с тобою стало? Где твоя былая красота?

— Пойдем, покажу.

И девушка отвела его в комнату с двумя чанами, указав, во что превратились ее некогда пышные формы: «Вот что любил ты на самом деле, думая, что любишь меня».

В притче ощущается дыхание крайнего религиозного неприятия бренной телесности, как чего-то грязного и недостойного. Но есть в ней, как нередко в восточных сказках и историях, простая констатация непрочности, неустойчивости телесной красоты. Констатация, за которой кроются тысячи и тысячи человеческих и прежде всего женских и девичьих драм. Так, сколько у нас в еще более спокойные времена, чем нынешнее, говорилось о женской верности и чести, сколько слагалось песен о женщинах, умевших ждать, «как никто другой». Однако в самом ожидании всегда таится один изъян: черты лица и гибкость стана ожидающей неумолимо преображает Время, а это грозит охлаждением чувств того, о ком она столько думала долгими ночами, и, как следствие — возможным одиночеством, теперь уже на всю жизнь. «Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет», — писал А. Вознесенский.

Правда, при определенных обстоятельствах, можно обмануть и время, и мужчину. «Любая женщина, — лукаво замечает японская пословица, — кажется красивой в темноте, издалека или под бумажным зонтиком». Но каждой ясно, что такой обман недолог — до первого луча света. У нас близкая по духу мысль выражена куда прозаичнее: «Ночью все кошки серы».

Так есть ли нечто, что долговечнее нежной кожи, мягкие барханы которой так легко избороздить арыками морщин? Есть. И это нечто — ум. «Красавица радует глаза, умница — душу». Впрочем, даже «красавице ум не помеха», говорит татарская пословица.