Владимир Ацюковский - ЗНАК ВОПРОСА 1997 № 03

Но человек, претендующий на то, что он имеет какое-то отношение к философии, — не аптекарь, потрясающий папкой с рецептами, а скорее тот, кто, подобно поэту, стремится нащупать и точно поставить вопросы. Давайте и мы, уважаемый читатель, попробуем стать немножечко философами и очертить пунктиром те слагаемые красоты, детальный анализ которых в силах дать только профессионалы, занятые в четко определенных сферах деятельности. И еще давайте постараемся, как и в разговоре о Судьбе, уйти от привычных «или — или», от бесконечных споров о том, где же все-таки упрятан Самый Главный Секрет Красоты — внутри человека или во внешнем мире?

Не будем с вами устраивать и очередной смотр известных Имен и изреченных ими Истин. От имен, конечно, никуда не уйдешь. Однако здесь они нас интересуют не как Вечные Авторитеты, а как прожектора, либо даже свечи, позволяющие объемнее высветить различные, быть может, бесконечно разнообразные, грани Единой Проблемы Прекрасного.

Итак, с чего же, уже известного, начнем наш общий поиск слагаемых и критериев красоты — тех колец, подобных древесным кольцам, которые, наслаиваясь друг на друга, образуют Единый Ствол? С самого банального. С того, о чем говорили еще древние греки: «Прекрасное — это приятное для зрения и слуха, будь то прекрасное тело, красивая одежда или чарующая музыка». По словам Н. Г. Чернышевского, «ощущение, производимое в человеке прекрасным, — светлая радость, похожая на то, какою наполняет нас присутствие любимого существа. Мы бескорыстно любим прекрасное, мы любуемся, радуемся на него, как радуемся на милого нам человека. Из этого следует, что в прекрасном есть что-то дорогое нашему сердцу».

Л. Н. Толстой в раздумьях о том, «что такое искусство», на свой лад уточняет эту мысль: «Мы, — пишет он, — признаем красотою то, что нам нравится, не вызывая у нас вожделения». О вожделении, естественно, можно спорить. В тех же пословицах и народных песнях, красота — мостик к любви и, наоборот, любовь — богиня, делающая прекрасным любимое лицо. При этом, само собой разумеется, что такая любовь может включать стремление к слиянию с тем, кого любишь.

Каковы бы ни были оттенки в понимании любви, рассуждения о красоте, как о чем-то приятном, доставляющем удовольствие, вполне понятны. Но вот тут-то и возникает очередной детский вопрос: «А что и почему бывает приятным?». И следом за ним еще один: «Как в этом приятном сочетается то, что внутри нас и других людей, и то, что вне нашего сознания и наших эмоций?» А быть может, и еще нечто такое, что здесь пока не определено словами?..

«Да что тут мудрствовать лукаво!» — восклицают одни. «Красота существует не сама по себе, не есть самостоятельное явление, а результат нашего сознательного суждения. Дерево само по себе ни красиво, ни безобразно: оно высоко или низко, голо или покрыто листвой, прямо или красиво, но все эти свойства не делают его ни красивым, ни некрасивым. Красивым дерево становится только в нашем представлении».

По-своему довольно резонно, особенно, если учесть, что прекрасное вызывает ощущения, похожие на те, которые рождает близость милого. Любовь же, как говорят наперебой пословицы самых разных народов мира, творит прекрасное в сердце любящего. Однако вопрос «Почему нечто нам приятно?» — остается.

Но тут неожиданно нам на помощь приходит независимый и отчаянно смелый мыслитель XVII века Б. Спиноза: «Ощущение прекрасного — результат несовершенства наших органов чувств». Как же так? Опять какой-нибудь философский подвох? Да ничего подобного! Все очень просто и, главное, так узнаваемо в обыденной жизни. «Красота, — рассуждает он, — есть не столько качество того объекта, который нами рассматривается, сколько эффект, имеющий место в том, кто рассматривает. Если бы наши глаза видели дальше или ближе, или если бы наша (психофизическая) конституция была иная, то, что теперь кажется нам красивым, показалось бы безобразным, а то, что теперь кажется безобразным, показалось бы красивым. Красивейшая рука, рассматриваемая в микроскоп, показалась бы ужасною. Многое из того, что издали кажется нам красивым, оказывается безобразным, когда мы рассматриваем это на близком расстоянии. Так что вещи, рассматриваемые сами по себе, не являются ни красивыми, ни безобразными».

Последнее не бесспорно. Но как тут не вспомнить еще раз уже упомянутую японскую пословицу о том, что любая женщина кажется красивой в темноте, под зонтиком и т. д., то есть, когда наше зрение притуплено.

Поскольку в России бумажные зонтики, в отличие от сникерсов, памперсов и прочая, пока не прижились, постольку и средства для притупления зрения традиционно используются несколько иные, что нашло отражение в своеобразном афоризме: «Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки».

Впрочем, зрительные иллюзии могут рождаться и без этого. Не зря же у нас есть выражение: «Смотреть на мир сквозь черные (или розовые) очки…» Любопытнейший пример того, какие фокусы могут проделать с симпатичными молодыми людьми дефекты зрения, мы встречаем в иронично-гротескном рассказе Эдгара По, повествующем, как один юноша, стеснявшийся носить очки, как-то раз в театре был поражен прелестями некой дамы: «Проживи я хоть тысячу лет, — восклицал герой рассказа, — мне не позабыть охватившего меня глубокого волнения. То была прекраснейшая из всех женщин, до сих пор виденных мною. Лицо ее было обращено к сцене, так что в первые несколько минут оставалось не видным, но фигура была божественной… Голова, видная мне только с затылка, могла соперничать с головой Психеи». Прелестнейшей выглядела рука, да и все прочее поражало воображение.

Плененный несказанной красотой новой Афродиты, молодой человек сделал все для того, чтобы сблизиться с нею. Но, о ужас! Когда в его руках оказался самый обычный лорнет, он увидел не грандиозную красавицу, а… покрытую румянами старуху. И это было немудрено. Ведь его пассии стукнуло 82 года! Перед нами замечательная, хотя и шутливая, иллюстрация высказываний Спинозы.

Что ж, согласимся с тем, что органы чувств могут нас подвести. Но при этом все равно не уйдем от вопроса о том, а что же, пусть иллюзорно, казалось нашему герою прекрасным? Что притягивает взоры, доставляет наслаждение самим своим видом, а то и заставляет учащенно биться сердце?

Обратимся снова к Чернышевскому. Этот, не слишком чтимый ныне, революционный демократ писал о своем видении прекрасного с такой прозрачной простотой, что трудно отказать себе в удовольствии процитировать его с максимальной полнотой. «То, что человеку кажется прекрасным, — размышлял Н. Г. Чернышевский, — должно быть чрезвычайно общим — ведь прекрасными нам кажутся существа и предметы, зачастую совершенно не похожие друг на друга». Так что же объединяет все то, что доставляет нам удовольствие, что нам мило?