Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 1995 № 01

Народная культура ушу напитывала своими традициями театрализованные представления, в которых важнейшим элементом становились боевые искусства. Окончательно сформировался особый тип зрелища, уходивший своими корнями и в боевые народные ритуалы, и в традиции площадных выступлений лучших бойцов Китая.

В китайской драме элемент игры обнажен до предела. Сам символический характер китайской культуры делает необходимым перенос этого символизма и на театральные подмостки, причем здесь не может быть ни полутонов, полу чувств, как и не может быть попытки заставить зрителя поверить, что все происходящее в спектакле — правда, как это мы наблюдаем в западной театральной традиции. Все есть символ, а следовательно — игра, и не стоит никого обманывать и обманываться. Наоборот, утрируя, мы лишь больше обнажаем эту «ненастоящность» внешней стороны существования, а следовательно — и наличие за этой видимой ширмой чего-то более глубокого и «истинного». Так рождаются жестко установленные амплуа, и зритель наблюдает уже не за развитием характера героя (в данном случае он не может ни развиваться, ни регрессировать), а за высочайшим мастерством актера, за способностью с особым чувством произнести слова, которые многим зрителям известны с детства.

Базовыми считались четыре амплуа — положительный герой (шэн), положительная героиня (дань), первый герой (цзин) и комик (чоу). С XVII–XVIII веков на все эти названия начинают накладываться названия «боевой», например боевой герой (ушэн), боевая героиня (дань). Стала формироваться узкая полузакрытая каста актеров, в которой начинали обучать театральным премудростям еще с детства. И все же часто случалось, что на подмостки поднимались и не профессионалы, точнее люди, занимавшиеся ранее совсем другими делами. Например, высказывается предположение, что артисты, впервые выступившие в амплуа ушэнов — героев-бойцов, прежде работали в качестве телохранителей. Но в связи с бурным развитием сравнительно надежных железных дорог и морских путей необходимость в телохранителях, сопровождавших караваны, отпадала. Бывшие охранники поднимались на театральные подмостки Пекинской драмы. Так в пик своего развития ушу глубоко интегрировались в театральное искусство, придав китайской драме неповторимый вид, так как нигде в мире на подмостках не присутствует боевое искусство в столь концентрированном виде.

Как видим, понимание ушу было связано в традиционном Китае с особым состоянием сознания, которое достичь было намного труднее, чем выучить какие-то приемы или методы боя. Само построение тренировок в боевых искусствах было направлено на введение человека в состояние высокого эмоционального и духовного напряжения, когда начинали работать самые глубинные слои его сознания, связанные с интуитивным предвидением и умением абстрагироваться от мелочей, обобщая мир до единого переживания. Посмотрим, каковы были эти методы.

Прежде всего оговоримся, что речь идет не о воспитании того или иного навыка, например, силы удара, скорости, передвижений или нечувствительности тела к ударам, а о воспитании сознания и выработки определенного душевного состояния. Фактически вся история духовных учений, не исключая и ушу, знает лишь два таких метода: групповой и индивидуальный. Индивидуальный метод обучения обыгрывается практически во всех книгах по ушу, не случайно столь широко распространились истории о том, как мастер, уединившись в горах с наиболее старательным учеником, передает ему «светильник тайных знаний». Разумеется, значительно лучше, когда учитель сам передает ученику знания, проверенные веками. Но нелишне напомнить, что секрет в ушу передается только тогда, когда он сам созрел в душе ученика, и поэтому учитель не столько обучает своего последователя, сколько пробуждает в нем будто бы забытые или до поры спящие навыки.

Но все же существуют секреты, до которых дойти самому практически невозможно. Это и есть то, что мы называем переживанием ушу, специфическим состоянием истинного бойца, которое, по сути, и составляет высший смысл ушу. Именно это и передает учитель при индивидуальном обучении, которое китайцы называли «естественной передачей духа», «передачей от сердца к сердцу» или, что более точно, «передачей сердца в сердце». Вдумаемся — перед нами не метафора, не художественный образ передачи, а реальная трансляция абсолютно конкретной и вполне субстанционной вещи для последователя ушу — духа (шэнь). Она воспринимается именно как высший подарок, причем сам акт этого символического дарения собственной души мог в ритуалах подкрепляться вполне материальными вещами. Например, учитель дарил последователю священный трактат, меч, в буддийских школах — патру (чашу для пожертвований) и рясу. Все эти вещи приобретали вид неких материальных символов «истинной передачи», которая произошла за пределами видимых вещей и не ясна для стороннего наблюдателя или для человека, не знакомого с китайской духовной практикой.

Для индивидуального обучения требуется поле огромного духовного напряжения, доверия и взаимопонимания между учителем и учеником, причем эти полюса в равной степени необходимы друг другу. Учитель реализуется в ученике, ученик бессмыслен без учителя.

Другой — коллективный метод обучения зачастую считается чем-то побочным, который используется лишь тогда, когда нет возможности обучать всех индивидуально или когда ученик недостоин один на один слушать наставления учителя. Отчасти согласимся с этим, лишь отметив, что подавляющее большинство последователей ушу обучалось именно в больших группах. Так происходили тренировки в деревнях, в тайных обществах, религиозных сектах, в армии. В этом методе обучения наше внимание привлекают несколько характерных черт.

Прежде всего — монотонность, бесконечное повторение всей группой даже самых несложных форм, приемов, комплексов. Во-вторых, широкое оперирование ритмом, который обычно задавался через удары в барабан, в гонги или через повторение хором речитативов всеми занимающимися, выкриками учителя. В-третьих, наставники уделяли особое внимание тому, чтобы тренирующиеся при отработке комплексов находились друг от друга на расстоянии не больше вытянутой руки, как говорили, «ощущали волоски на коже соседа». В-четвертых, группы занимающихся редко превосходили 50 человек, в основном же тренирующихся было не более 20 человек, как это можно встретить в тайных обществах, практикующих ушу. Даже восставшие ихэтуани (боксеры), поклявшиеся, «постигнув кулачное искусство, без труда усмирить заморских дьяволов», то есть иностранцев, тренировались довольно компактными группами, хотя в различных сектах их насчитывалось до несколько сот. В-пятых, отмеченное всеми наблюдателями экстатическое, ярко выраженное невротическое состояние, своеобразный эффект тренирующихся во время занятий в больших группах. Войдя в общий ритм, они могли непроизвольно издавать выкрики, которые потом складывались в общее гудение или формировались в виде речитативов, содержательный смысл которых в этот момент никто не понимал. Русский врач В. В. Корсаков, которому пришлось стать свидетелем восстания ихэтуаней, описал фантасмагоричную картину их боевых ритуалов: «Затем читали нараспев заученную заклинательную молитву и сжигали после этого на свече жертвенные бумажки. После этого они становились на четвереньки, сложив особым способом руки, и начинали делать туловищем качательные движения в стороны. Со многими скоро начинались судороги, подобно эпилептическим, они падали на землю, бились, вскакивали, размахивали руками, прыгали. Глаза у них наливались кровью, у рта появлялась пена». Интересно, что замечание о поведении, подобном эпилептическому припадку, сделано врачом, которому известны характерные симптомы этого состояния.