Альманах «Знак вопроса» - Знак вопроса, 1995 № 01

Перед нами типичный пример массового аффекта, самопогружения в транс, что, однако, как видно, не приводит к стопору, а наоборот, значительно повышает активность. Многие ихэтуани именно в таком состоянии бесстрашно шли на пушки европейцев, и что самое удивительное — при массовых потерях порой одерживали пирровы победы. Не будем утверждать, что такое аффектное состояние типично для всех школ ушу, но близкое к этому, существовавшее в более умеренных формах, можно было встретить во многих школах боевых искусств XIX века. Нередко использовались и наркотические психотропные средства, особенно среди даосских сектантов, рассматривающих коноплю и другие растения как компоненты «пилюли бессмертия».

Вряд ли при такой массовости занятий все получали полноценный духовный импульс, к тому же процесс осознания Учения как раз избегает аффекта, экстатического состояния, не случайно во всех внутренних системах советовали «успокоить сердце, умиротворить сознание», «достичь спокойствия как гора Тайшань». Если на одном полюсе обучения ушу царствует абсолютный покой, интимность духовной передачи, то на другом — неистовство толпы и массовость. Значит, за всеми этими факторами что-то передавалось. Так что же?

Все эти факторы, которые мы перечислили, на первый взгляд будто бы не связаны с изучением ушу и более того — противоречат классической традиции передачи «от сердца к сердцу». Тем не менее они закрепляются в истории. Попытаемся подойти к этому с другой стороны — рассмотрим психологию малых социальных групп, каковыми, по сути, и являются школы ушу. Перед нами типичное сообщество, в общем-то, разнохарактерных, разновозрастных людей, получивших разное воспитание, которые объединились лишь одной целью — обучиться ушу. Как трудно их заставить жить одной идеей, одной мыслью, одним «истинным состоянием»!

А к чему вообще приводит такая критическая величина концентрации людей? Как установлено современными исследованиями, полная реализация физических сил наступает лишь в группе, когда толпа заводит сама себя, и таким образом сила всей группы оказывается значительно больше, чем суммарная величина силы всех ее индивидуальных членов. Здесь аффект есть способ раскрепощения скрытой силы людей.

В группе особенно сильна роль лидера-инициатора, которую в ушу выполняет учитель. Обычно лидером становится наиболее чувствительная, эмоционально сильная личность, которая способна передать свое состояние и эмоциональное напряжение другим. Именно так передает наставник свое состояние группе, свое миропонимание, которое и считается «передачей ушу от сердца к сердцу». Здесь действительно не требуется никаких слов, но лишь введение человека в состояние повышенной чувствительности, некого аффекта или транса. Для этого и служат ритмичные звуки, которые «раскачивают» психику группы, позволяя ей более чутко реагировать на среду, в том числе на опасность или любую экстремальную ситуацию. Эти звуки могут быть различного происхождения, и мы видели, как хлопки в ладоши, а затем удары в барабаны или гонги переросли в сложную музыкальную архитектонику Пекинской драмы. Могут здесь использоваться и речитативы, выкрики, которые даже не обязаны нести какой-то смысл. Главное, что есть в них, — это ритм, пульсирующее колебание группы, заставляющий всех действовать как один.

Благодаря всем этим методам и наличию полноценного, духовно яркого учителя (отдельно подчеркнем это) наступает единство психического состояния группы, в результате чего формируется эмоционально напряженное сообщество — школа ушу. Теперь нам становится ясным, почему в Китае считалось, что учителем ушу может быть лишь тот, кто в «достатке обладает благой силой», который каждым моментом своей жизни символизирует «боевую мораль». Ведь каково внутреннее моральное состояние учителя, таково же и состояние у его последователей, — учитель абсолютным образом транслирует сам себя. Поэтому нравственным критерием «истинного человека» является наличие у него Благой мощи или добродетели. Кстати, именно поэтому традиция китайского ушу безошибочно отличает имитаторов от людей, несущих истинную традицию.

Мы уже говорили о тесной связи ушу с архаическим танцем, хотя она может быть выражена и не очень явственно, несмотря на многие оставшиеся отголоски — формализованные комплексы — таолу, ритмичная музыка, речитативы, напевы, хлопки. Кажется, они абсолютно бессмысленны в боевом аспекте или, по крайней мере, не несут оттенка искусства (если, конечно, речитативы не переросли в песню). Но оказывается, именно эта часть ритуала ушу является одной из самых древних, связанных с понятием Искусства, когда танец, жест, действие, выкрик, ритм были объединены в единое действие. Как тут не вспомнить современный вид «боевых пьес» Пекинской драмы и ее четыре составляющие — пение, речитатив, действие и поединки.

Состояние транса, в которое входили тренирующиеся в группах, вполне согласуется с вышесказанным. Это может быть не только шокирующие западных очевидцев боевые танцы до припадков у ихэтуа-ней, но и вполне мирная медитация, хотя в последнем случае аффект заметен значительно меньше. Отсюда и различного рода «фокусы», которые любили демонстрировать ихэтуани, например, принимать на тело удары ножами и копьями и даже быть якобы неуязвимыми для пуль. Пена у рта, общий тремор, большая группа хорошо тренированных людей, сошедшихся в едином движении, — здесь налицо все признаки древнейшего группового ритуала-танца-боя, дожившего в Китае до ХХ века.

Итак, мы обнаружили важнейшую общую черту между ушу и другими видами китайского искусства, в частности, театра и танца. Это особое экстатическое состояние, позволяющее достигнуть полной реализации духовных и физических сил.

Примечательно, что практически до середины XVIII века занятия боевыми искусствами в Китае были преимущественно групповыми, не индивидуальными. Именно так они проходили в армии, в деревнях, среди народных групп ушу — так называемых обществ (шэ), например, в знаменитом обществе Гунцзяныыэ — «Стрелков из лука», охватывающем десятки уездов.

Западные последователи боевых искусств часто критикуют ушу за избыток бессмысленных действий и чисто ритуальных моментов в таолу, «небоевой» характер ряда движений. Более того, еще в начале 80-х годов на Западе многие воспринимали кунфу как некое подобие каратэ, только выполняемое в экзотических одеждах с многочисленными вращениями руками, немалым количеством «пустых», небоевых движений. Нам трудно понять, что за всеми этими вращениями, одеждами и выкриками кроется нечто большее, чем боевая тренировка — за этим стоит ритуал, особая эмоция носителей истинного ушу.