Людмила Стишковская - Знак вопроса, 1995 № 02

В ЗЕРКАЛЕ ПРИРОДЫ,

или

Когда птицы похожи на остов, ослы на людей, а люди бывают хуже волков

Об этих, а также о других случаях из жизни этолога или социального биолога рассказывает один из основоположников новой отрасли науки — действительный член Академии естественных наук, лауреат Государственной премии России Евгений Николаевич ПАНОВ.

Нынешний руководитель лаборатории сравнительной этологии и биокоммуникаций Института морфологии и экологии РАН далеко не сразу стал академиком, завлабом, автором нескольких десятков научных статей и монографий. Поначалу он просто избрал профессию биолога.

— Еще в школе я прочел книжку известного австрийского ученого Конрада «Кольцо царя Соломона», — рассказывал Евгений Николаевич. — Говорилось в ней не столько о мифическом кольце, которое, говорят, позволяло библейскому персонажу понимать языки животных, птиц и даже насекомых, сколько о том, как много может узнать внимательный человек из собственных наблюдений.

В книге на многочисленных примерах не только подвергалась сомнению главенствующая роль инстинктов в поведении «братьев наших меньших», но и наглядно показывалось, что животным свойственна немалая хитрость, если хотите, даже смышленость.

— Кстати, термин «младшие братья», вошедший в моду с легкой руки Сергея Есенина, неверен, — продолжает академик. — С точки зрения эволюции скорее мы, люди — младшие братья насекомых, птиц, животных. Многие их виды куда древнее «хомо сапиенс»…

Желание познать корни, истоки рода человеческого и привело Евгения Панова на биофак МГУ, на кафедру зоологии. Закончив университет, он распределился на Дальний Восток, в знаменитый заповедник Кедровая Падь. Но уже в дипломной работе молодой исследователь обозначил тему, которой оказалась посвящена вся его сознательная жизнь. Работа называлась «Этология — наука о поведении животных».

Потом он занимался орнитологией, работал на противочумной станции, на кафедре биологии II медицинского института. А последние двадцать с лишним лет занимается любимым делом в Институте морфологии и экологии.

Дело же это, говоря совсем уж упрощенно, таково. Долгое время в науке бытовало мнение: все тонкости поведения того или иного вида животных, их образ жизни, привычки, местообитание и т. д. направлены на максимальную целесообразность, приспособляемость к окружающей среде. Иначе жесткий естественный отбор тут же отбросит «еретика» на обочину жизни; у него практически нет шансов уцелеть, а тем более — дать потомство.

Однако на практике выяснилось, что все далеко не столь просто. Изучал, например, Панов черных каменщиков — небольших птиц, обитающих в Средней Азии и Закавказье. Одна из привычек черных каменщиков, унаследованная от предков, — укладывать в основу гнезда фундамент из плоских камешков. Предполагалось, что каменная платформа, во-первых, защищает гнездо от сырости, во-вторых, не позволяет ему сползать на косогоре.

Рациональная привычка? Как будто да. Но в своих исследованиях Панов установил, что каменщики продолжают укладывать фундамент даже в тех случаях, когда он заведомо держаться не будет — например, на конусно соструганной вершине телеграфного столба или иного сооружения, возведенного человеком. И попытавшись сначала-таки натаскать камешков, каменщики в конце концов «машут крылом» на свое бесполезное занятие и строят гнездо без платформы. Изменились условия обитания, меняются и привычки птиц. Иначе им не уцелеть. Стало быть, наряду с инстинктом тут должен работать и разум.

Тоже самое можно сказать и об известных всем грачах. Вспомните хотя бы картину Саврасова «Грачи прилетели»: мартовский снег с проталинами, на березе восседают прилетевшие с юга грачи. Так вот на нынешний день и картина эта, и поговорка «Грач — птица весенняя» устарели. Почему? Да потому, что многие грачи, обитающие, например, в Москве и Подмосковье, и не думают ныне улетать в теплые края. Они находят себе достаточно пропитания на городских свалках, так чего же и крылья зря утруждать перелетами в дальние края и обратно? Изменились и привычки гнездования — грачиные поселения стали теперь плотнее; для более вольготного расселения в природе не хватает места.

И примеры такой приспособляемости можно множить еще и еще. Например, в течение ряда лет ученые вели наблюдение за колонией ящериц в Средней Азии. Понятное дело, для удобства наблюдений ящериц пометили. Но через какой-то срок стали узнавать своих подопечных и без меток. И дело не только в том, что узор на коже каждой ящерицы индивидуален. Любая рептилия, как выяснилось, имеет и свой характер, особенности поведения, повадки.

— Один самец — мы его Рейганом прозвали, — улыбается Евгений Николаевич, — оказался, например, очень любознательным и совершенно не боялся фотокамеры. Казалось, что позирование даже доставляет ему удовольствие. Где он сейчас? Жив ли?

Последние вопросы Панова надо расшифровывать так. Колония, за которой наблюдали ученые, находится в Туркестане. А это теперь — заграница. Причем не очень спокойная — в приграничных районах то и дело слышится стрельба. Да и денег у института не стало на дальние командировки и экспедиции. Вот так жизнь вмешивается в чисто научные опыты, вносит свои существенные коррективы. Люди вынуждены на них реагировать. А животные? Реагируют, конечно, и они…

Многие свидетели, пережившие вторую мировую войну, вспоминают, что домашние животные очень скоро стали реагировать на изменившуюся обстановку, научились даже отличать по звуку моторов отечественные самолеты от немецких. «Если Мурка в погреб полезла, значит и нам надо прятаться — скоро «лаптежники» налетят, бомбить будут», — вспоминала одна из женщин те годы.

— В мире животных мы можем найти многие модели, казалось бы, чисто человеческого поведения, — продолжает Панов. — Возьмите, к примеру, живо всех интересующую область — сексуальное и семейное поведение. Ничего нового за последние десятки тысяч лет человечество в этой области изобрести так и не смогло…

В подтверждение своих слов Евгений Николаевич вспоминает случай, когда ему пришлось выступать в роли… комиссара полиции нравов. Во время экспедиции на острова Каспия с ним случилось несчастье — повредил ногу. И был вынужден какое-то время отлеживаться в палатке. А чтобы не скучать, стал наблюдать в бинокль за жизнью колонии одичавших ослов.

И вот видит однажды такую картину. Группа молодых ослов окружила одинокую ослицу и стала изголяться над ней в худших традициях людей: сначала отдубасили ее, потом занялись молодецкими утехами.