Сергей Бузиновский - Знак вопроса, 1995 № 03

Дотошным исследователям даже удалось найти географические названия — топонимы на карте Мексики, Гватемалы и других стран этого региона, которые являются производными от слов «хуэй-шань», «пику» (китайское производное от санскритского «бхикшу» — «монах»), «сакья» (производное от слова Шакьяму-ни или Сакьямуни — родовое имя Будды Гаугамы, которым нередко называли всех буддистов). Таковы топонимы Хуэйцзуко, Пичукалко, Пикачо, Сакапулос и еще десяток других. Правда, здесь не исключена явная передержка — местные языки вполне допускают существование таких слов и без китайского влияния.

Поразительным образом оказываются схожи образы Будды Шакьямуни и ацтекского божества Хуйцзылопочитли, что подметил впервые еще Густав д’Эйшиталь в конце прошлого века, сравнивая верования и образ жизни китайцев и мексиканцев, а позже его выводы были подтверждены уже современными учеными. Оба эти божества имели весьма схожее вероучение, историю земной жизни, призывали к самосозерцанию, к уходу в уединенные монастыри для благостной жизни и медитации.

Роль Хуэйшаня в местной культуре ацтеков и майя, по мнению Г. Мертц, была грандиозна. «Он внедрил здесь новую культуру и вскормил ее самостоятельно до такой высокой степени, что и по сей день мир остается в восхищении от нее — хотя бы от календаря, которому он обучил и который более совершенен, чем наш собственный. Может быть, никто другой в мировой истории не сделал так много для такого большого количества народа в столь разнообразных сферах жизни, оставаясь при этом в безвестности. Его религиозные убеждения безусловно наложили отпечаток на жителей Мексики, и этот глубоко духовный народ по всей стране по-прежнему отражает его учение и через 1500 лет».

Если оставить в стороне столь высокую стилистику слова, не очень гармонирующую с научным исследованием и вероятно не очень верную оценку буддийского миссионера как одного из величайших людей в мировой истории, то, по крайней мере, осмысление центрально-американской культуры получает совсем иное развитие. Достаточно лишь указать на то, что культурный взлет государств майя и ацтеков, произошедший в VIII–IX вв., таким образом, является отражением и продолжением проповеди Хуэйшаня. Это же и объясняет саму внезапность культурного скачка в области календаря, наук, обработки железа, астрономических знаний, которых сами индейцы кечуа до этого не знали.

Были обнаружены и другие удивительные совпадения, например, в структуре календаря. Напомним, что по преданиям календарь майя принес сам Кецалькоатлъ.

Карл Люмгольц еще в 1901 году обратил внимание на примечательную подробность. Он изучат индейцев хуичоли, которые жили недалеко от вулкана Колима, и утверждал, что само это название, употребляемое мексиканцами, представляет собой производное от племенного самоназвания «вира-рика» или «вира-лика», что можно перевести как «проповедники» или «лекари». Они были широко известны среди соседних племен как искусные врачеватели, опирающиеся в своей практике на сложные религиозные обряды. Люмгольц утверждал, что в практике хуичоли много общего с обычаями буддистов вплоть до того, что формы и украшения их посоха схожи с посохом у странствующих монахов. В своих ритуалах они же используют характерную чашу, похожую на патру для подаяний у буддистов, причем на одной стороне чаши изображен диск заходящего солнца, называемый «сакай-мока», что вполне может быть производным от родового имени Будды Гаутамы — Шакьямуни. Традиции хуичоли столь похожи на китайские, что мексиканцы порой так и называют их — «китайцы».

Пока мы умышленно не задавали вопроса, который постоянно напрашивается сам собой: почему китайские будисты отправились в экспедицию именно в том направлении? Что служило им путеводной нитью? Они не только достигли какой-то земли, но сумели и вернуться домой. Похоже, что то ли они обладали достаточно точными картами, то ли наслушались «путеводных» рассказов.

Откуда Хуэйшань вообще взял, что за 40 тыс. ли от Китая могут находиться какие-то страны?

Он действительно воспользовался древней картой. Но картой своеобразной, закодированной, которую в ту эпоху уже никто и не считал за карту. Но, как потом оказалось, эта карта не только описывала нахождение Америки, но и вполне точно передавала ее географию, рельеф и даже фауну с флорой!

Но не это, возможно, покажется самым удивительным. Само наличие этой карты, которая представляет собой особый текст, дающий пространственную модель мира, свидетельствует о том, что китайцы открыли Америку даже не в V в., а значительно раньше — по крайней мере в I тыс. до н. э. А может быть, знали о ней и раньше.

Речь идет о древнейшем памятнике китайской культуры «Шаньхай цзин» («Канон гор и морей»), который сегодня тщательно изучается многими специалистами. В «Шаньхай цзине» даже неискушенный взгляд заметит много несхожих между собой слоев текста, скорее всего он составлялся в разные времена и со слов разных людей. Здесь мы можем встретить и чисто географические описания, сведения из области ритуалов, минералогии, ботаники, зоографии, мифологии и много другого.

«Шаньхай цзин» представляет собой анонимный труд, созданный предположительно в конце III — начале II вв. до н. э. Однако все исследователи сходятся на том, что записан этот труд был достаточно поздно, но его отдельные пласты существовали едва ли не в начале I тыс. до н. э. Предания гласят, что впервые записал эти сведения Юй, обычно называемый «Великий Юй», который считается основателем первого протогосударственного образования на территории Китая Ся, датируемого приблизительно кон. III — нач. II тыс. до н. э.

Состоит это произведение из двух частей: «Канона гор» («Шань цзин») в пяти частях (свитках-цзюанях) и «Канона морей» («Хай цзин») в 13 цзюанях. Принято считать, что первоначально в основе «Шаньхай цзина» лежало 32 цзюаня, часть из которых была утрачена, и до нас дошло лишь 18. Эго предположение высказал еще в 1839 г. французский ученый М. Базэн, который утверждал, что часть книг была сожжена во время грандиозного уничтожения классических книг в 213 г. до н. э. при первом китайском императоре Цинь Шихуане. Оставшиеся цзюани были скомпилированы в одно произведение, что произошло где-то в V в. н. э. Таким образом, перед нами достаточно позднее собрание возможно весьма разнородных и древних книг. Попутно заметим, что М. Базэн счел этот «сборник мифов» недостойным серьезного научного исследования, заметив, что из 30 тыс. иероглифов текста 20 тыс. составляют более поздние комментарии. А это значит, что изначальный смысл повествования безвозвратно утерян.