Сергей Бузиновский - Знак вопроса, 1995 № 03

Вполне возможно, что «Медицина» действовала и вполне легально. У нас в отличие от КНР основу банка органов составляют жертвы дорожно-транспортных происшествий. Если вас собьет на улице машина, никто по ныне действующему законодательству не обязан звонить вашим родственникам, чтобы узнать вашу последнюю волю. Необходимые для трансплантации органы будут изъяты значительно раньше, чем ваши родственники узнают о вашей печальной судьбе и начнут ее оплакивать.

Более того, с 1 мая 1993 вступил в силу закон, согласно которому все 150 миллионов российских граждан и их потомки оказались не властны над собственными внутренностями. В случае смерти все они оказываются автоматически завещанными неким «специализированным органам», которые «беспрепятственно изымают» органы и ткани, не платя вашим родственникам ни копейки. И это при всем том, что ныне на черных рынках Европы и Америки свирепствуют такие расценки: почка стоит от 10 до 20 тысяч, сердце и печень идут по 100 тысяч. Естественно, долларов, а не рублей.

И этот промысел — добывание «запчастей» для частных клиник — сможет полностью исчерпать себя лишь в том случае, если органов для пересадки вдруг окажутся сверхдостаточные запасы, либо… если в них отпадет нужда вообще. Первый вариант возможен в том случае, если исследователям в ближайшее время удастся окончательно решить проблему отторжения. Тогда нужные для пересадки органы можно будет брать практически в неограниченных количествах на ближайшем мясокомбинате. (Кстати сказать, по совместимости порода людская оказывается ближе всего… к кому бы вы думали?., к свиньям!) Вариант же второй — выращивание необходимых органов взамен утраченных — требует, похоже, более детального освещения.

Некоторое время назад у нас, насколько мне известно, кровь и все прочее стали собирать и использовать в качестве сырья для изготовления биопрепаратов. Американцы пошли еще дальше.

В начале этого года президент Билл Клинтон отменил запрет на государственное финансирование экспериментов с эмбриональной тканью. Этот факт тотчас стимулировал активность ученых-меди-ков. Что их так привлекает в эмбрионе, имеющем, как правило, 9—12 недель от начала своего развития, а то и менее того? Почему такие эксперименты были до недавнего времени если и не под запретом, то не поощрялись?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам придется отступить на некоторое время к началу прошлого века. Глубоко верующая дореволюционная Россия весьма консервативно относилась к попыткам пересаживать человеческие органы. А уж об абортах и думать не смела. Если что-то и делалось, то втихаря и большей частью (особенно это относилось к людям состоятельным) за границею.

Запад же в то время бурлил открытиями, даже медицинскими сенсациями. В 1890 году медики Нью-Йоркского медицинского колледжа пересаживают мозг кошки собаке. Шуму поэтому поводу было много, а толку мало — мозг не прижился, оба существа погибли.

В 1907 году ученого Дона Кента осенила мысль, как можно обойти иммунный барьер, препятствующий приживлению чужеродной ткани. Он решил использовать для пересадки ткани эмбрионов. Главная мысль тут состояла в следующем: клетки эмбриона настолько молоды, что еще не обзавелись своими собственными иммунными метками, так что, глядишь, организм и не распознает подмену.

Попытка удалась наполовину; успех стал более-менее устойчивым лишь после того, как в дополнение к пересадке эмбрионной ткани стали все-таки использовать и медикаментозные средства, хотя бы на время подавляющие иммунитет. Решающий шаг в этом направлении был сделан в 1972 году, когда Джин Борсл открыл циклоспорин, за что и был удостоен Нобелевской премии.

После этого опыты по пересадке тканей эмбрионов стали набирать силу в Швеции, США, Англии, Франции… Однако одновременно с ними начались и мощные выступления против абортов. Стала набирать силу биоэтика, ставившая перед исследователем множество препон этическо-морального плана. В общем, чем бороться с собственными моралистами и законами, выгоднее приобретать эмбриональный материал за границей. И прежде всего в России, ведь но числу абортов мы занимаем одно из первых мест в мире. Так, по существу, продолжается и по сей день. Но, согласитесь, это все-таки лучше, чем если бы у нас покупали лишь готовые «запчасти» — то есть органы для пересадки неизвестного, очень часто криминогенного происхождения.

Да и самим врачам работать с эмбриональным материалом проще. Молодые клетки не только не имеют собственных имунных маркеров, но у них нет еще и специализации. А в итоге пересаженные, скажем, в почку, они тотчас начинают размножаться, вырабатывая здоровую почечную ткань. А поместите их в печень, эмбриональные клетки превращаются в печеночные ткани… И вырастая, принимают на себя часть функций больного органа.

Среди заболеваний, которые можно лечить таким образом, упоминается даже болезнь Паркинсона. Болезнь эта отвратительна — у человека начинают неконтролируемо подергиваться руки, ноги, голова… А кончается все, как правило, общим параличом. Причина же заболевания кроется в том, что мозг больного человека не получает достаточного количества вещества под названием дофамин. Болезнь уничтожила тот участок мозга, где он производился, и вот вам результат…

Несколько лет назад доктор Курт Фрид решил пересадить в мозг 22-летнего пациента постоянно действующий источник дофамина. Таким источником оказались нервные клетки эмбриона. И что же? Парень, находившийся в таком состоянии, что уже с трудом держал ложку в руке, смог после операции вернуться к любимому занятию — резьбе по дереву.

Помогают аналогичные операции также диабетикам, старикам-маразматикам, бесплодным женщинам… В общем, стал виден свет в конце туннеля. И зажгли его неродившисся дети.

Однако, что ни говорите, аборты — это зло. И потому ученые ищут возможность обойтись и без помощи эмбрионов. Похоже, что-то у них начинает получаться. И помогают им в этом две врожденные особенности нашего организма.

Особенность первая всем известна: наш организм постоянно ремонтирует сам себя. Костный мозг вырабатывает новые кровяные клетки, слои кожи пополняются за счет деления особых подкожных тканей, растут волосы и ногти…

Только клетки головного и спинного мозга — нейроны — составляют исключение. В силу этого любое повреждение мозга, как правило, носит непоправимый характер.

Однако разве бывают правила без исключений? И вот канадские нейробиологи из университета провинции Альберта — профессор Самюэль Вайс и его аспирант Бренд Рейнольдс — установили недавно, что клетки головного мозга подопытных мышей способны восстанавливать нейроны в лабораторной культуре. Заставить их делать это ученым удалось, позаимствовав одну из составляющих эмбриональных клеток — так называемый эпитермальный фактор роста (ЭФР).