Альманах «Знак вопроса» - ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 04

Давайте поставим себя на место создателей былины о Соловье-разбойнике и тех, кто исполнял ее затем, добавляя в повествование новые краски. Судя по многим данным, наш героический эпос создавался главным образом в городской среде (исследовательница былин Р. С. Липец имела полное право назвать их самым урбанистичным жанром русского фольклора), дальнейшая же судьба его связана преимущественно с крестьянством — последние столетия основным очагом сохранения былинного эпоса оставался Русский Север. Так вот, вообразим себе: дом средневекового горожанина или деревенская изба содрогается то ли от ветра, то ли от грозы, снаружи грохот, треск и завывание… Подобное приходилось пережить каждому сказителю. И это образно-эмоциональное восприятие бури человеком, находящимся внутри помещения, пожалуй, как раз и позволяло представить свист «бурного» Соловья в княжеских палатах прежде всего как свист сотрясающий.

Не будем, однако, совсем уж сбрасывать со счетов землетрясения. О них русские люди знали не понаслышке. Только за XII век, который мы определили как наиболее вероятное время сложения былины о Соловье-разбойнике, летописями отмечено не менее десятка землетрясений на Руси. Случались они и позже, причем отзвуки подземных бурь порой достигали «былинного» Севера. Приписывать таким фактам значительную роль в создании «городской» картины свиста разбойника было бы рискованно (все же явление это достаточно экзотично для наших мест), но служить стимулом к усилению эффектов тряски при свисте Соловья воспоминания о землетрясениях вполне могли.

Здесь необходимо отступление. У фольклористов как-то не очень принято — особенно если дело касается героического эпоса — с такой вот дотошностью копаться в натуральной подоплеке фантастических образов. Я и сам в процессе размышлений над проблемой свиста Соловья-разбойника старался удерживать себя от чересчур «физикалистского» подхода, памятуя, что мир былины «приподнят» над обыденной жизнью и полон условностей, что элементы реальности преломляются в нем сквозь «магический кристалл» художественного вымысла, гиперболизации и т. п. Все так, все верно. И однако же при более пристальном взгляде на изображение последствий свиста Соловья оказывается, что оно соткано из абсолютно реалистичных мотивов! Начиная исследование, я и не подозревал, что для всех без исключения подробностей действия свиста, приводимых вариантами былины, найдутся соответствия в рассказах о действительно происходивших событиях.

Разумеется, называемые мной конкретные факты в большинстве своем заведомо не могли отразиться в былине — мы устанавливаем каждый раз лишь тип реалий, влиявших на сознание сказителей. Речь вообще не идет об «отражении реальности» в том упрощенном смысле, что картина свиста Соловья-разбойника сложилась на основе какого-то определенного события, которое было приукрашено, и т. п. Как образное целое эта картина «сконструирована» умом и фантазией многих поколений сказителей, чему достаточной порукой является хотя бы наличие глубинных мифологических прообразов. Но сам замысел не мог не отталкиваться от жизненных наблюдений, из них же черпались детали для его текстового воплощения, а последующие исполнители — соответственно тому, как они уловили этот замысел в традиционном тексте былины, — использовали для его передачи, «разъяснения», развития крупицы собственного знания реальности. В результате многие моменты описания свиста Соловья поражают своей натуралистичной точностью.

Взять, к примеру, мотив выпадения окон. Первоначальная его формулировка, видимо, была такой: «оконницы (окольницы) посыпались». Вообще-то слово «оконница», или «окольница», означает оконную раму. Зачастую, правда, тем же словом называли и оконное стекло. Здравый смысл тоже вроде бы подсказывает, что в данной ситуации подразумевались стекла, то ли выбиваемые напором воздуха, то ли лопающиеся от сотрясения всего дома [2] К XII веку оконное стекло уже использовалось на Руси в городском строительстве. . Многие певцы былины понимали этот мотив именно так, о чем свидетельствует ряд его последующих модификаций («околенки хрустальные порассыпались», «все хрустальные стеколышки посыпались», «окольни стекла все повыпали» и т. п.). Но и первое значение слова давало о себе знать. Некоторые исполнители, пытаясь его сохранить, подчеркивали, что выпали не сами оконницы («полетели из окольниц стекла аглицкие»), другие, наоборот, подбирали глаголы, более отвечающие тому ущербу, который мог быть причинен именно рамам («окольницы поломалися»). А в одном прозаическом варианте сказано прямо: «Из окон рамы повыпрядали». Не это ли исконный смысл былинного мотива?

Подозрение окрепло, когда в сводке экстремальных природных явлений, составленной Е. П. Борисенковым и В. М. Пасецким, я наткнулся на следующие сообщения: «Удары грома были столь сильны, что земля трепетала, в домах из окон выпадали рамы и из божниц — иконы» (гроза 22 мая 1762 года над Саратовом). «В одних домах ветром вырваны оконные рамы и разбиты все стекла; в других снесены дымовые печные трубы…» (ураган, пронесшийся 25 мая 1860 года над Чебоксарами). Опираясь на аналогичные случаи, создатели былины вполне могли подразумевать, что от сотрясающего свиста Соловья-разбойника вылетели именно рамы.

Между прочим, информация, подтверждающая реалистичность фольклорных описаний свиста, в приведенных выше цитатах еще не исчерпана. Продолжим сопоставления. Ветром сносило трубы? То же утверждает и один из прозаических вариантов про действие соловьиного оружия: «С домов трубы попадали». Единичный мотив падения (от свиста) икон я уже упоминал, но теперь важно добавить, что в том былинном варианте, как и в описании грозы, он соседствует с сообщением об оконницах. Все явно взято «из жизни». Точно так же не отнести на счет одной лишь творческой фантазии мотив, выросший из мотива сотрясения зданий и ставший со временем довольно популярным: «Стары терема повалилися, новы терема пошаталися». В нем тоже воплощен горький опыт стихийных бедствий, причем не обязательно землетрясений — бури, сотрясавшие и прочные здания, порой до основания сносили ветхие дома.

А параллель к мотиву «разломало все связи железные» мне попалась в совсем уж неожиданном месте — среди рассказов очевидцев… Тунгусского взрыва 1908 года. Сравните: «Потом (после взрыва. — Ю.М.) оказалось, что многие стекла в окнах были выбиты, а у амбара переломило железную накладку для замка у двери». Никакого отношения к загадке XX века Соловей-разбойник, понятно, не имеет. Просто гибель Тунгусского метеорита породила мощную воздушную волну и сильное сотрясение почвы (по сути, та же модель «буря + землетрясение»), а поскольку ни об одном другом взрыве свидетельские показания, наверное, не собирались с такой тщательностью, в описаниях катастрофы на Подкаменной Тунгуске можно обнаружить аналоги очень многих мотивов, связанных со свистом Соловья. Очевидцы рассказывали о водяном вале, прошедшем по Ангаре, и пригнувшемся от урагана лесе, о сотрясении изб и падении в домах предметов, о разломанных рамах и треснувших печах, о покатившейся по столам посуде… Есть свидетельства и об эффектах, которые мы применительно к былине еще не рассматривали.