Ричард Грегори - Глаз и мозг. Психология зрительного восприятия

Этот эффект был ранее описан несколькими исследователями. Дэвид Брюстер (1781–1868) указывает на него в своих «Письмах о естественной магии», где он пишет, что, если направление света, падающего на середину монеты, меняется с верхнего на нижнее, углубления начинают восприниматься нами как выпуклости, а выпуклости — как углубления: инталии превращаются в камеи и наоборот. О подобном наблюдении было сообщено и на одном из ранних заседаний Королевского Общества, оно было сделано одним из членов этого общества, который рассматривал монету под микроскопом. Брюстер пишет:

«Эти иллюзии», являются результатом деятельности нашего собственного разума, результатом нашей оценки форм тел на основании тех знаний, которые нам сообщают свет и тень».

Продолжая исследовать этот эффект, Брюстер обнаружил, что он в большей степени выражен у взрослых, чем у детей. Он нашел, что зрительное восприятие глубины может изменяться даже в том случае, когда истинная глубина предмета была сначала воспринята на ощупь. Эти наблюдения должны быть отнесены к числу самых ранних психологических экспериментов. Теперь мы знаем, что тот же эффект наблюдается и у цыплят и что по крайней мере у них он является врожденным.

Этот эффект может возникнуть также при рассматривании Луны в телескоп. Он может представлять даже известную опасность в космических полетах, когда потребуется оценить лунный ландшафт при посадке на Луну (рис. 10, 17).

Рис. 10, 17. (Верхний). Модель Луны с горами и кратерами, на глубину которых указывают их тени. (Нижний). Та же самая модель Луны, но сделанная иначе. Теперь то, что было горой, выглядит как углубление; направление теней указывает на другую глубину.

Хотя тени соединяются с объектами и являются как бы их частью, в обычных условиях они четко выделяются и только изредка смешиваются с объектами. Тени играют столь важную роль в восприятии, что они могут создавать впечатление объектов даже в тех случаях, когда самих объектов в действительности нет. Это ясно видно та примере шрифта, изображенного на рис. 10, 18. Здесь мы видим настоящие большие буквы, хотя на самом деле это только тени воображаемых букв. Может быть, этот эффект и заставляет некоторых людей иногда видеть привидения?

Рис. 10, 18. Буквы? Здесь только тени, но мы видим буквы, которые как бы отбрасывают тени. Посмотрите внимательнее: ведь здесь нет выпуклых букв, отбрасывающих тень, хотя мы «видим» их. Иногда мозг придумывает объекты, пытаясь понять, что именно находится перед глазами.

Как мы познаем мир? Это самый древний вопрос философии, в зависимости от решения этого вопроса философов относили либо к метафизикам, которые считали, что мы рождаемся с некоторыми знаниями о мире, либо к эмпирикам; последние утверждали, что все знания возникают на основе сенсорного опыта. С точки зрения метафизики можно делать мировые открытия — даже такие, как определение числа планет, — не имея дела с реальностью и не глядя на нее, а просто сидя в кресле и сосредоточив свои мысли в нужном направлении. С точки зрения эмпирика это утверждение абсурдно: для того, чтобы знать, мы должны наблюдать.

На протяжении 2000 лет метафизики защищали свои позиции, ссылаясь на математику, особенно на геометрию, где новые факты постоянно обнаруживаются не с помощью эксперимента или наблюдений, а путем размышлений и оперирования символами. Только за последнее столетие стало ясно, что математические открытия — это открытия особого рода: они не содержат конкретные знания об объектах, а представляют собой возможные системы символов. Математические открытия имеют отношение только к математике, а не к внешнему миру [1] Эта точка зрения оспаривается многими математиками. — Прим. ред . . Мы знаем, что существует не одна, а несколько возможных геометрий: могут быть изобретены и другие геометрии; возникает эмпирический вопрос, какая из них в большей степени соответствует нашему восприятию мира. Математика полезна при уточнении всех звеньев аргументации, в выяснении логических этапов, стоящих между формулированием проблемы и выводом, — который может быть сделан лишь при наличии соответствующего метода, — и в представлении данных в удобной форме. Но математика не дает новых знаний о мире в том смысле, в каком они открываются путем наблюдения.

Рис. 11. 1. Зрительно воспринимаемый «обрыв». В этом эксперименте, предложенном Элеонорой Гибсон, маленьким детям и детенышам животных показывается глубина, покрытая куском стекла. Дети отказываются ползти на стекло над «обрывом»: очевидно, они видят глубину и опасность!

Существует, однако, ряд животных, которые, по-видимому, многое знают о мире вещей до приобретения соответствующего опыта. Насекомые успешно скрываются от хищников и охотятся, и им не требуется времени, чтобы выучиться этому. Мигрирующие птицы при перелетах через однообразную гладь океана ориентируются по расположению звезд, даже если они никогда раньше не видели неба. Как же это происходит, если эмпирики правы и все знания являются результатом чувственного опыта?

Экспериментальная психология выросла из философии, и отзвуки былых дискуссий звучат в ней до сих пор. Психологи различают врожденные и приобретенные реакции; первые означают знания без предварительного опыта, вторые — знания, полученные из наблюдений. Однако постановка этого вопроса в психологии иная, чем в философии. Для философа вопрос состоит в следующем: можем ли мы знать что-либо до того, как осуществилось восприятие? Для психолога вопрос ставится иначе: можем ли мы воспринимать прежде, чем мы научимся тому, как воспринимать? Эти вопросы часто смешивались, но в действительности они совершенно различны. В данной главе нас интересует только второй вопрос. Нет сомнения, что насекомые и птицы могут соответствующим образом реагировать на некоторые объекты при первой же встрече с ними, но это не означает, что они метафизики. Они наследуют через механизмы наследственности сумму знаний, полученных их погибшими предками.

То, что приобретается в индивидуальном обучении, не может непосредственно передаваться потомкам по наследству, но генетическое кодирование может модифицироваться естественным отбором, и это создает способность соответствующим образом реагировать на объекты или ситуации, с которыми индивид встречается впервые. Особенности поведения и способность узнавать объекты, например, своих постоянных врагов, так же важны для сохранения жизни любого живого существа, как и его морфологическое строение. В самом деле, конечности и органы чувств бесполезны до тех пор, пока ими не начинают эффективно пользоваться, они так же бесполезны, как и орудия, если нет навыка обращения с ними. Подобно тому как простые рефлексы без обучения защищают молодое животное от опасности падения или удушья, так могут предохранять его от опасности и врожденные перцептивные умения.