Юрий Шиканов - Первогодки

— Плохо ты его знаешь. С ним жить можно. Кстати, о тебе с ним разговаривал. Он же грамотный человек, пединститут закончил. Я его на этом и взял. Говорю — в воспитательных целях хочу поговорить с Ковалевым. Он и отпустил. Куда он денется. Воспитание — его конек! Хотел даже с лейтенантом поговорить, да тот закрылся в классе, домой даже не пошел.

Я благодарно кивнул.

Минут через сорок в зал вошла женщина лет тридцати в белом колпаке и халате.

— Мальчики, я вам ужин принесла. — Она поставила на стол тарелку с подрумяненными котлетами, белый хлеб и две больших кружки с чаем. — Сидоркин распорядился.

— А кто такой Сидоркин? — поинтересовался я.

— Так завстоловой, прапорщик! — Женщина удивленно приподняла брови.

Что-то знакомое показалось мне в ее лице. Кого-то она мне напоминала, но даже не лицом, а выражением глаз, движением бровей.

Валерий привстал и вежливо поблагодарил, а я все вглядывался в нее, вспоминая.

В ответ на его учтивость повариха прыснула и снова сделала неуловимое движение бровями. И тут я вспомнил! Как на киноэкране, увидел я вдруг перрон родного Усачевска, толпу провожающих — родителей, знакомых, товарищей призывников — и среди них высокую, спортивного вида девушку в джинсах и с челочкой, которая придавала ей задиристый вид.

Многие призывники открыто любовались ею, но она только усмехалась и поводила бровями точь-в-точь как эта повариха. Помню, не понравилась девушка только Федору Копейкину. Он хлопнул по бокам руками, как петух на заборе, и сказал громко, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Ишь, кукла заджинсованная, а волосы наверняка крашеные. Убей меня бог лаптем!

На него прикрикнули, и он с недовольным видом исчез в дверях вагона.

Когда офицер, сопровождавший эшелон, протяжно крикнул «По вагонам!» и отец уколол мне щеку твердыми, как щетина, усами, а мать мокрым от слез лицом прижалась к моей груди, я ради любопытства отыскал глазами так заинтересовавшую меня девушку. Высокий, ей под стать, парень в белой спортивной куртке на молниях крепко прижимал ее к груди. Это и был Валерий, с которым я познакомился позднее в вагоне. «Ох, какая девушка тебя провожала!» — не без зависти сказал я ему при нашем знакомстве и подумал, что, наверное, и в армии легче было бы служить, если бы тебя ждали в родном городе не только родители. Валерий обнажил в усмешке ровные зубы и удовлетворенно кивнул головой, а я, желая подчеркнуть, что тоже не новичок в женском вопросе, заговорщически проговорил:

— Ты знаешь, в десятом классе у меня тоже была одна… Ох и мировая девчонка!

— Хочешь поделиться своим богатым прошлым? — с усмешкой спросил Валерий.

Похоже, что он иронизировал надо мной, и я, помню, поспешил сменить тему разговора. Вскоре выяснилось, что у нас много общего: любимые писатели Юрий Трифонов, Василь Быков, Эрнест Хемингуэй… Но он окончательно сразил меня, когда сказал, что прочитал всего Шекспира от корки до корки.

Кроме того, свободно мог говорить о Вагнере, Дебюсси, Эль Греко, Илье Глазунове… Признаться, многие имена я и не слышал и дал себе слово прочитать о них, как только появится возможность попасть в библиотеку.

В общем, с Валерием было интересно, и как хорошо, что он вспомнил обо мне в трудную минуту. Я с благодарностью посмотрел на него. Он аппетитно жевал котлеты и запивал их чаем.

— Царский ужин! Чего отстаешь? Ай да прапорщик! Кажется, котлетами он хочет переманить меня к себе. И эта женщина…

— Ты знаешь, она похожа на Лену.

— Что за ерунду ты городишь! Она и комплекцией… — и он показал руками.

— Да не комплекцией — глазами, вернее, их выражением.

— Фантазер ты, — Валерий снисходительно похлопал меня по плечу, — воображаемое часто принимаешь за действительное. Так и с тренажером. Думал, что сумеешь? Точно?

Я виновато опустил глаза, а Валерий с жаром продолжал:

— Реальней надо смотреть на мир! Надо быть материалистом.

Чтобы переменить тему неприятного для меня разговора, я спросил, как у него с Леной.

— С Леной нормально, — бодро ответил он. — Два раза в неделю — по средам и воскресеньям — пишу ей. Она отвечает.

— Как по графику. О чем же ты ей пишешь?

— Обо всем: о жизни, о службе и о любви в том числе.

— О любви по графику?

— Не задирайся. Ничего тут плохого не вижу. Я человек обязательный, все делаю по часам. — Он оттянул рукав кителя и взглянул на циферблат. — Ну, мне пора. Время. Перед вечерней проверкой надо успеть почистить сапоги. Забрызгался я тут у тебя. Да, ты это будешь?

В тарелке остались две котлеты, Валерий переложил их хлебом и вынул из кармана кусок газеты.

— Если не будешь, то я заберу, угощу Буралкова.

— Сержанта?

— Конечно. Все мы люди, — и он крепко сдавил мне пальцы. — Я почапал. Бывай.

Валерий ушел, но приподнятое настроение не покидало меня. Хороший у меня друг. С ним и служить легче.

После чистки картошки я до трех часов ночи скоблил жирные после солдатских щей котлы, вымыл в главном зале пищеблока пол. Работы хватило до самого утра.

Когда я вернулся в казарму, она была пуста. Только в коридоре перед тумбочкой с телефоном скучал дневальный. Остальные солдаты и сержанты были на завтраке в той самой столовой, из которой, еле передвигая ноги, я только что притащился. Теперь я каждой клеточкой своего тела прочувствовал, что такое один наряд вне очереди на работы.

Я подошел к своей кровати. Одеяло было натянуто ровно, как на гладильной доске. Три светлые полоски на нем аккуратно совпадали с полосками одеяла соседа. Снежной глыбой возвышалась подушка. Посредине, сложенное треугольником, белело вафельное полотенце. Как для показных занятий заставлял нас ежедневно заправлять постели прапорщик Чукавин. На такую кровать не то что лечь, рукой притронуться боязно, но у меня так болели ноги, руки, ныла спина, что я решил прилечь минут на десять, пока никого нет. «Как только я услышу топот сапог по лестнице, — решил я, — быстро вскочу и поправлю одеяло!»

Ах, какое блаженство ощутить под собой мягкий матрац на гибкой пружинной сетке! Только сейчас я почувствовал, как устал, но было и удовлетворение — выдержал. Сейчас придет из столовой Валерка, хлопнет, как обычно, меня по плечу и скажет: «А ты молодец. Из-за меня подзалетел». И вдруг я увидел Валерия, но был он не в форме, а в своей белой спортивной курточке. Он тряс меня за плечо и издавал какие-то резкие, словно крики ночной птицы, звуки…

— Встать! Кому говорят? С ума сошли? В обмундировании, сапогах на постель! — дошел до меня наконец голос Буралкова.

Отрешенный от действительности, ничего не соображая, я вскочил с кровати, увидел злое лицо своего командира отделения и все понял: заснул!

— Еще одно взыскание захотели? И так отделение подвели. Хорошо, что никто не видел! — Буралков настороженно озирался по сторонам.