Александр Дюма - А. Дюма. Собрание сочинений. Том 40. Черный тюльпан. Капитан Памфил. История моих животных.

Роза тяжело вздохнула.

— Теперь, — продолжал Корнелиус, смахнув с ресницы слезу (она относилась больше к прекрасному черному тюльпану, который ему не суждено будет увидеть, чем к жизни, с которой он готовился расстаться), — у меня больше нет никаких желаний, разве только, чтобы тюльпан этот назывался Rosa Barloensis [8] Роза Барле (лат.). , то есть напоминал бы одновременно и мое и ваше имя. И так как вы, по всей вероятности, не знаете латинского языка и можете забыть это название, то постарайтесь достать карандаш и бумагу, и я вам это запишу.

Роза зарыдала и протянула ему книгу в шагреневом переплете с инициалами "К" и "В".

— Что это такое? — спросил заключенный.

— Увы, — ответила Роза, — это Библия вашего несчастного крестного отца Корнелия де Витта. Он черпал из нее силы, чтобы переносить пытки и, не бледнея, выслушать свой приговор. Я ее нашла в этой камере после смерти мученика. Я ее храню как реликвию. Сегодня я принесла ее вам, потому что мне кажется: эта книга имеет поистине божественную силу. Слава Богу, вам не потребовалась подобная поддержка — Господь наделил вас такой силой! Напишите здесь ваше пожелание, господин Корнелиус, и хотя, к несчастью, я не умею читать, все, что вы напишете, будет выполнено.

Корнелиус взял Библию и благоговейно поцеловал ее.

— Чем же я буду писать? — спросил он.

— В Библии есть карандаш, — сказала Роза, — он там лежал, я его и сохранила.

Это был тот карандаш, что Ян де Витт дал своему брату и забыл получить обратно.

Корнелиус взял его и на второй странице — первая, как мы, помним, была оторвана, — готовый умереть, подобно Корнелию, написал такой же твердой рукой, как и его крестный:

"23 августа 1672 года, перед тем как отдать Богу душу на эшафоте, хотя я и ни в чем не виновен, завещаю Розе Грифус единственное имущество, сохранившееся из всего, что у меня было в этом мире, — все остальное конфисковано. Я завещаю ей три луковички, из коих (я в этом глубоко убежден) вырастет в мае месяце будущего года большой черный тюльпан, за который назначена обществом садоводов Харлема премия в сто тысяч флоринов. Я желаю, чтобы Роза Грифус как единственная моя наследница получила вместо меня эту премию, при одном условии, что она выйдет замуж за мужчину приблизительно моих лет, который полюбит ее и которого полюбит она, и назовет новую разновидность тюльпана — большой черный тюльпан — Rosa Barloensis, то есть объединив наши имена.

Да смилуется надо мною Бог и да даст он ей доброго здоровья.

Корнелиус ван Барле".

Потом, отдавая Библию Розе, он сказал:

— Прочтите.

— Увы, — ответила девушка Корнелиусу, — я уже вам говорила, что не умею читать.

Тогда Корнелиус прочел Розе написанное им завещание. Рыдания бедной девушки усилились.

— Принимаете вы мои условия? — спросил заключенный, печально улыбаясь и целуя дрожащие кончики пальцев прекрасной фризки.

— О, я не смогу, сударь, — прошептала она.

— Вы не сможете, мое дитя? Почему же?

— Потому что есть одно условие, которое я не смогу выполнить.

— Какое? Мне казалось, однако, что мы обо всем договорились.

— Вы мне даете эти сто тысяч флоринов в виде приданого?

— Да.

— Чтобы я вышла замуж за любимого человека?

— Безусловно.

— Ну, вот видите, сударь, эти деньги не могут быть моими. Я никогда никого не полюблю и не выйду замуж.

И, с трудом произнося эти слова, Роза пошатнулась и от скорби чуть не потеряла сознание.

Испуганный ее бледностью и обморочным состоянием, Корнелиус протянул руки, чтобы поддержать ее, как вдруг на лестнице послышались тяжелые шаги, еще какие-то другие, зловещие звуки и лай пса.

— За вами идут! — воскликнула, ломая руки, Роза. — Боже мой, Боже мой! Не нужно ли вам еще что-нибудь сказать мне?

И она упала на колени, закрыв лицо руками, задыхаясь от рыданий и обливаясь слезами.

— Я хочу вам еще сказать, чтобы вы тщательно спрятали ваши три луковички и заботились о них согласно моим указаниям и во имя любви ко мне. Прощайте, Роза!

— О да, — сказала она, не поднимая головы, — о да, все, что вы сказали, я сделаю, за исключением замужества, — добавила она совсем тихо, — ибо это, это, клянусь вам, для меня невозможно.

И она спрятала на своей трепещущей груди бесценное сокровище Корнелиуса.

Шум, который услышали Корнелиус и Роза, был вызван приближением секретаря, возвращавшегося за осужденным в сопровождении палача, солдат из стражи при эшафоте и толпы любопытных — постоянных посетителей тюрьмы.

Корнелиус без малодушия, но и без напускной храбрости принял их скорее дружелюбно, чем враждебно, и позволил им выполнять свои обязанности так, как они находили это нужным.

Он взглянул из своего маленького окошечка с решеткой на площадь и увидел там эшафот и шагах в двадцати виселицу: по приказу штатгальтера с нее уже были сняты поруганные останки двух братьев де Виттов.

Перед тем как последовать за стражей, Корнелиус поискал глазами ангельский взгляд Розы, но позади шпаг и алебард он увидел только лежавшее у деревянной скамьи тело и помертвевшее лицо, наполовину скрытое длинными волосами.

Однако, лишаясь чувств, Роза, чтобы выполнить желание своего друга, приложила руку к своему бархатному корсажу и даже в бессознательном состоянии продолжала инстинктивно оберегать ценный дар, доверенный ей Корнелиусом.

Выходя из камеры, молодой человек мог заметить в сжатых пальцах Розы пожелтевший листок Библии, на котором Корнелий де Витт с таким трудом и с такой болью написал несколько строк, и если бы Корнелиус прочел их, они несомненно могли бы спасти и человека и тюльпан.

Чтобы дойти от тюрьмы до эшафота, Корнелиусу нужно было сделать не более трехсот шагов.

Когда он спустился с лестницы, собака спокойно пропустила его. Корнелиусу показалось даже, что она посмотрела на него с кротостью, похожей на сострадание.

Быть может, собака узнавала осужденных и кусала только тех, кто выходил отсюда на свободу.

Понятно, что, чем короче путь из тюрьмы к эшафоту, тем больше он запружен любопытными.

Та же толпа, не утолившая еще жажду крови, пролитой три дня назад, ожидала здесь новую жертву.

И как только показался Корнелиус, на дворе раздался неистовый рев. Он разнесся по площади и покатился по улицам, в разных направлениях уходивших от эшафота. Таким образом эшафот походил на остров, о который ударяются волны четырех или пяти рек.

Чтобы не слышать угроз, воплей и воя, Корнелиус глубоко погрузился в свои мысли.

О чем думал этот праведник, идя на смерть?

Он не думал ни о своих врагах, ни о своих судьях, ни о своих палачах.

Он мечтал о том, как будет взирать с того света на прекрасные тюльпаны родом то ли с Цейлона, то ли из Бенгалии, то ли из других мест, сидя, как все безгрешные, одесную Господа. Тогда он сможет с печалью смотреть на эту землю, где убили господ Яна и Корнелия де Виттов за то, что они слишком много думали о политике, и где сейчас убьют г-на Корнелиуса ван Барле за то, что он слишком много думал о тюльпанах.