Александр Жолковский - Поэтика за чайным столом и другие разборы

— полька, команда, руки по швам, арест, я деве рек, под козырек, афронт, бригадный генерал, стал во фронт, ура ( Ми-Вя);

— моцион, ванна, сигара из Гаванны ( Ми-По);

— (собака-)водолаз, шерсть, лапа, хвост, конура, пасть, Достоевский Федор, «Эпоха» ( Ми-До);

— ж рец Мемфиса, пророк Озириса, жезл, колесница, храм, жрица, ланиты, Фта, Нил, алтарь, кадить, корона, денница ( Слу);

— «Вестник Европы» ( Тих);

— Русь, манифест, Лета ( Кня);

— Кармелитка, ряса, клобук, четки, грешная черница, монахиня, блудница, грех, пергаментный свиток ( Льд);

— Нил ( Брю);

— Servus — Reginae, храм, иго ( Бл-Serv);

— утлый челн (Бл -Тер);

— Аркона, храм, призрак Световита, святая свита, рог с вином, лук, славянский мир, чары ( Бал-Свет);

— брег, подснежник, крутоем, валежник, злато, божья риза, вспев ( Бал-Уйт);

— предсмертье ( Хо-Ут);

— застигийские тени, Парка, Муза ( Хо-27);

— виртуоз из виртуозов, автомобиль, шелка, боа ( Цв);

— Париж, еврей ( Эр);

— стансы, праздник мая, чье-то «хны», Балаханы, лефить (не очень лефте!), бокал, Совнарком, в дрезину, хан ( Ес);

— пушки, терпуг, бухта, Петербург, гальюн, боеспособность, «Синоп», «Чесма» (вдвойне собственные имена!) ( Паст-Ш).

12. Иногда повествовательная перспектива задается фиксацией почтительного внимания на некоем третьем лице, вводимом либо с указанием его имени собственного или профессии, либо с местоименной анонимностью (он, она); отчужденное описание может затем сменяться прямым обращением к загадочному персонажу.

— Купца к ней вводит армянина Ее супруг <���…> Товары перед ней открывши, Купец молчит <���…> Он, взор потупя, разбирает Жемчуг, алмаз; Подносит молча; но вздыхает Он каждый раз. Блистала красота младая В его чертах <���…> Но часто, часто он вздыхает И глубоко. Что (мыслит) он такой унылый? Чем огорчен? <���…> Алине молча, как убитый, Он подает Парчою досканец обвитый, Сам слезы льет ( Жук);

— Когда, молясь, она стояла У алтаря И красным светом обливала Ее заря. Когда, склонив свои ресницы, И вся в огне, Она по долгу первой жрицы Кадила мне… Я долго думал: царь по власти, Я господин <���…> Но я признал <���…> Свой приговор в ее поклоне, В моей тоске ( Слу);

— В ограде звякнула калитка, Шуршит сирень, И молодая кармелитка Скользит, как тень. Трепещет грудь под рясой черной, Раскрыт клобук… ( Льд);

— Я шел, но вот, Смотрю и вижу — над поляной Мелькнул капот. Я вижу даму — страстно, громко Поет она ( Ми-По);

— Я вижу призрак Световита Меж облаков, Кругом него — святая свита Родных богов. Он на коне — и слишком знает Восторг погонь <���…> Он бросил алую Аркону <���…> И льнет к нетронутому лону <���…> Он позабыл священность красных Заклятых стен <���…> К каким ты нас уводишь чарам, Бог Световит? ( Бал-Свет);

— Он тихо шел от пушки к пушке <���…> Он шел под взглядами опухших, Голодных глаз <���…> Он видел не толпу над бухтой, А Петербург… ( Паст-Ш) [45].

В нашем корпусе нарратив такого типа представлен относительно редко, поскольку многие повествовательные сюжеты даны от 1-го лица ( Лер, Па-Д, Ф-Я, Ми-Вя, Ми-До, Слу, Ес), но для балладного стиля он достаточно характерен. Сошлюсь на два текста, написанные отчасти сходными размерами: Я434З жмжм (Блок, «Митинг», 1905) и Я4242 мммм (Сологуб, «Блаженство в жизни только раз, Безумный путь…»; квазибаллада на евангельскую тему — о метаморфозе Савла в Павла; 8 четверостиший; 1908):

Он говорил умно и резко, И тусклые зрачки <���…> А снизу устремлялись взоры От многих тысяч глаз <���…> Его движенья были верны, И голос был суров <���…> Он знал всему предел <���…> Но те, внизу, не понимали <���…> И человек упал на плиты С разбитой головой <���…> И были строги и спокойны Открытые зрачки;

Едва надменный Савл вступил На путь в Дамаск, Уж он во власти нежных сил И жгучих ласк. Его глаза слепит огонь Небесных нег, И стройно-тонкая ладонь Бела, как снег. Над ним возник свирельный плач В пыланьи дня: «Жестокий Савл! о злой палач, Люби меня!»

Намеченный круг тем в известной мере предварителен. В качестве отдельных могли бы быть рассмотрены и некоторые другие повторяющиеся мотивы (любовь, страсть, цветы, далекий путь, звуки, тени, кровь, могила), отразившиеся в нашей классификации лишь окказионально. И, конечно, в стороне остались многочисленные стихи, структурно и тематически родственные нашему корпусу, но написанные «соседними» размерами [46].

Сам же кластер инвариантов оказался очень узнаваемым — стандартно романтическим. Его клишированность можно связать с заостренной контрастностью схемы Я4242 жмжм , по-видимому, располагающей к обнажению риторики, причем как в легких, так и в серьезных текстах. Тем поразительнее, сколь полно этот кластер представлен в ММ, — разумеется, в иных, типично пастернаковских поворотах [47].

1. Чудо, метаморфоза — центральный троп ММ: превращение пьяного матроса в воображаемый бриг, в одного из братающихся с морской стихией членов его экипажа, в некий завод и в одного из его рабочих, а также в поэта, alter ego автора.

2. Мечтам, снам, бреду соответствует серия:

Трактиром пахли на Галерной, Песком, икрой <���…> Москва казалась сортом щебня <���…> Угольный дом напомнил чем-то Плавучий дом: За шапкой, вея, дыбил ленты Морской фантом.

3. Звездно-небесный мотив:

Огромный бриг <���…> Всползая и сползая, терся Об облака <���…> Матрос взлетал и ник, колышим, Смешав в одно Морскую низость с самым высшим, С звездами — дно <���…> Со стеньг, с гирлянды поднебесий, Почти с планет…

4. Оппозиция тьма/свет:

Мигнул каток шестом флагштока И сник во тьме <���…> Как ночь, сукно на нем сидело <���…> Как ночь, сидел костюм из шерсти…

5. Ветер как один из лейтмотивов ММ иллюстраций не требует. Представлены также зима, снег, холод и в противовес им огонь, тепло:

С прудов зиме Мигнул каток <���…> Был чист каток <���…> И вырвал, и задул окурок, И ткнул в сугроб <���…> Шатавшихся, как он, без дела Ноябрьских мух <���…> Москва в огнях играла, мерзла <���…> кипит опять на мысе Седой рукав. На этом воющем заводе <���…> Огней и поршней полноводья.

6. Еще один ведущий мотив — маринистский (в том же коде выдержано и Паст-Ш). В ММ не исключено прямое влияние «Decrescendo» И. Ф. Анненского (написанного в «соседнем» размере, см. примеч. 9), где есть и индустриальный «железный» мотив, ср.: