Александр Жолковский - Поэтика за чайным столом и другие разборы

— Но позвольте <���…> зачем вы исчисляете все их качества, ведь в них толку теперь нет никакого, ведь это всё народ мертвый <���…>

— Да, конечно, мертвые <���…> Впрочем, и то сказать: что из этих людей, которые числятся теперь живущими? Что это за люди? мухи, а не люди <���…>

Чичиков попросил списочка крестьян. Собакевич <���…> тут же, подошед к бюро, собственноручно принялся выписыватьвсех не только поименно, но даже с означением похвальных качеств <���…>

[Чичиков] пробежал <���…> глазами и подивился аккуратности и точности: не только было обстоятельно прописаноремесло, звание, лета и семейное состояние, но даже на поляхнаходились особенные отметкинасчет поведения, трезвости, — словом, любо было глядеть.

Препирательства по поводу профессиональной ценности покойных крестьян и перипетии переговоров об их стоимости превращают список в увлекательную комическую сцену, — опять-таки в отличие от более статичных списочных эпизодов «Тараса Бульбы».

Наряду с гомеровскими поэмами Гоголь вдохновлялся «Божественной комедией» Данте, программная трехчастность которой отразилась на замысле «Мертвых душ». Подражал он и ее нарративному плану, представляющему своего рода драматизацию каталога грешников, интервьюируемых Данте в ходе путешествия по загробному миру под руководством Вергилия. Во многом сходным образом в I томе гоголевской поэмы Чичиков объезжает помещиков и обходит должностных лиц энской губернии, давая каждому возможность колоритно развернуться во взаимодействии с ним [712].

К Данте мы и обратимся за следующим примером. В Песни V «Ада» знаменитому рассказу Франчески да Римини о ее роковой страсти к Паоло Малатесте предпослан беглый обзор галереи легендарных грешниковтой же категории, завершаемый замечанием Вергилия о бесчисленности таких теней.

Нарративизация обеспечивается на микроуровне краткими историями персонажей, а на макроуровне — вовлечением в сюжет Данте и его Учителя. Авторитетность и подлинность гарантируются мифологическим, а иногда и документальным статусом персонажей и менторским — Вергилия. Тему памяти/виртуальности, одновременно нравоучительной и горестно прочувствуемой, несет, как всегда, принадлежность героев к миру теней, представленная здесь особенно наглядно. Центрированность списка обеспечивается четко прописываемой точкой зрения рассказчика и его гида Вергилия.

Вперемешку с мужчинами в списке фигурируют и даже преобладают женщины — в отличие от гомеровского перечня, где внимание сосредоточено на воинах, и от реестров в обоих гоголевских текстах, «Тарасе Бульбе» и «Мертвых душах», где женщинам тоже нет места (отчего столь гротескным диссонансом звучит имя Елизавет(ы) Воробей).

Своеобразной вариацией на повествовательную организацию «Ада» является гл. 23 «Мастера и Маргариты», «Великий бал у Сатаны», где Маргарита, подобно Данте, встречается с призраками знаменитых преступников. Их оживающий в повествовании список состоит из полутора десятков персонально именуемых персонажей и такого же числа обобщенных преступных типов, и Маргарита, руководствуясь комментариями Коровьева-Вергилия, с той или иной степенью вовлеченности, а иногда и самоотождествления, реагирует на описание их преступлений.

— Первые! — воскликнул Коровьев, — господин Жак с супругой. — Рекомендую вам, королева <���…> Убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик <���…> отравил королевскую любовницу <���…>

ПобледневшаяМаргарита, раскрыв рот, глядела <���…>

— Граф Роберт, — шепнул Маргарите Коровьев <���…> — Обратите внимание, как смешно, королева — обратный случай: этот был любовником королевы и отравил свою жену <���…>.

— Очаровательнейшая <���…> госпожа Тофана, была чрезвычайно популярна среди молодых очаровательных неаполитанок <���…> в особенности среди тех, которым надоели их мужья. Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж.

— Да, — глухо ответилаМаргарита <���…>

— А вот это— скучная женщина <���…> — обожает балы, все мечтает пожаловаться на свой платок <���…>

— Какой платок? — спросила Маргарита <���…>

— С синей каемочкой платок <���…> [Х]озяин как-то ее зазвал в кладовую, а через девять месяцев она родила мальчика, унесла его в лес и засунула ему в рот платок, а потом закопала мальчика в земле <���…>

— Меня зовут Фрида,о королева!

— Так вы напейтесь сегодня пьяной, Фрида, и ни о чем не думайте, — сказала Маргарита <���…>

— Маркиза, — бормотал Коровьев, — отравила отца, двух братьев и двух сестер из-за наследства! <���…> Госпожа Минкина<���…> Немного нервозна. Зачем же было жечь горничной лицо щипцами для завивки! Конечно, при этих условиях зарежут! Королева, секунду внимания: император Рудольф, чародей и алхимик. Еще алхимик— повешен. Ах, вот и она! Ах, какой чудесный публичный дом был у нее в Страсбурге! <���…> Московская портниха<���…> держала ателье и придумала страшно смешнуюштуку: провертела две круглые дырочки в стене <���…> Этот двадцатилетний мальчуганс детства отличался странными фантазиями, мечтатель и чудак. Его полюбила одна девушка, а он взял и продал ее в публичный дом <���…>