Александр Жолковский - Поэтика за чайным столом и другие разборы

Стихотворение «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…» (далее — СМР) было написано Мандельштамом 3 мая 1931 г., но впервые напечатано лишь тридцать лет спустя, в Нью-Йорке, а на родине увидело свет еще пятью годами позже, в Алма-Ате, и только в 1973 г. появилось в основательном отечественном издании стихов Мандельштама.

Об СМР существует внушительная литература, разрешившая большинство его смысловых и интертекстуальных загадок [276], хотя целостный монографический разбор пока отсутствует. Здесь, не берясь суммировать сделанное коллегами, я коснусь лишь двух, отчасти связанных между собой, проблем: собственной установки Мандельштама на приятие режима и поэтического диалога по этому вопросу с Пастернаком. Готовность поэта к тяжкому компромиссу с реальностью эпохи «великого перелома» — острая тема, и СМР — одно из самых драматичных ее свидетельств.

Реакция поэта на перемены, будь то личные или общественные, может стать очередным этапом его творческой эволюции, состоящим в адаптации сложившейся системы мотивов к новой реальности: новые задачи осваиваются с опорой на излюбленные им формы поэтической мысли [277]. В связи с СМР имеет смысл выделить два инвариантных мотива Мандельштама — один целиком содержательный, другой более формальный.

Первый, отчасти уже намеченный исследователями, — это амбивалентный комплекс, который можно очертить как:

тот или иной модус приятия жизни, трудностей, враждебного начала, чужого, зла, смерти, судьбы в надежде на единение с народом и достижение поэтического бессмертия.

Приведу в хронологическом порядке наиболее характерные проявления этого инвариантного комплекса, выделяя слова и фрагменты, особенно важные для переклички с СМР.

Твой мир, болезненный и странный, Я принимаю, пустота!

И принимаяветер рока, Раскрыла парус свой душа.

Легкий крестодиноких прогулок Я покорноопять понесу<���…> О, позволь мне быть также туманным И тебя не любить мне позволь.

Курантов бой и тени государей: Россия,ты — на камне и крови — Участвовать в твоей железной каре Хоть тяжестью меня благослови!

Он творит игры обряд, Так легко вооруженный, Как аттический солдат, В своего врага влюбленный!

Скоро ль истиной народа Станет истина моя?<���…> Прав народ, вручивший посох Мне, увидевшему Рим!

Восходишь ты в глухие годы, — О, солнце, судия, народ.

Что ж, гаси,пожалуй, наши свечиВ черном бархате всемирной пустоты.

И сам себя несу я, Как жертву, палачу.

Я все отдам за жизнь— мне так нужна забота, — И спичка серная меня б согреть могла.

Тянуться с нежностьюбессмысленно к чужому, И шарить в пустоте,и терпеливождать.

— Не забывай меня, казни меня, Но дай мне имя, дай мне имя!

Какая боль — искать потерянное слово, Больные веки поднимать

И с известью в крови для племени чужогоНочные травы собирать Москва — опять Москва. Я говорю ей: здравствуй! Не обессудь, теперь уж не беда, По старине я принимаю братство Мороза крепкого и щучьего суда <���…> Кого еще убьешь? Кого еще прославишь? Какую выдумаешь ложь?

Душно — и все-таки до смерти хочется жить.

— Ничего, хороша, хороша… Я и сам ведь такой же, кума.

Ты должен мной повелевать, А я обязан быть послушным.

Моя странасо мною говорила, Мирволила, журила, не прочла <���…> Адмиралтейским лучиком зажгла. Я должен жить, дыша и большевея, Работать речь,не слушаясь — сам-друг…

Не кладите же мне, не кладите Остроласковый лавр на виски, Лучше сердце мое разорвите Вы на синего звона куски…И когда я усну, отслуживши,Всех живущих прижизненный друг, Он раздастся и глубже и выше — Отклик неба — в остывшую грудь.

Второй мотив, о котором пойдет речь, замечается редко — принимается за нечто само собой разумеющееся. Но при пристальном чтении СМР он неизбежно попадает в поле внимания как существенное и интертекстуально узнаваемое звено поэтической аргументации. Я имею в виду ключевой «договорной» мотив, служащий риторическим каркасом текста: комплекс, задаваемый конструкциями с за, чтобы, лишь бы только, для [278]и предикатами сохрани, должна быть и обещаю. В данном стихотворении он определяет конкретный договор [279], заключаемый поэтом с судьбой (в лице властей предержащих, русского народа, русского языка, литературного процесса [280]), а в творчестве Мандельштама в целом он представлен очень разнообразно, соответствуя глубокому убеждению поэта, что мир управляется законами высшей целесообразности, «рецептурности», что за все приходится платить, но тем самым жертвы не напрасны, обещают осмысленное будущее и даже бессмертие. Характерными воплощениями этого инварианта являются названные выше служебные и полнозначные слова из СМР, а также широкий круг им синонимичных.

Проиллюстрируем этот кластер более подробно. Выделенные в примерах фрагменты наглядно свидетельствуют о релевантности этого мотива, как бы специально созданного, чтобы обосновать принимаемое в стихотворении 1931 г. трудное конформистское решение. А настойчивость, с которой в них фигурируют темы поэтического бессмертия, единения с народом и подобные, красноречиво свидетельствует об органичности такого экстремального хода для поэтического мира Мандельштама.

За радость тихую дышать и житьКого, скажите, мне благодарить?<���…> На стекла вечностиуже легло Мое дыхание, мое тепло <���…> Пускаймгновения стекает муть — Узора милого не зачеркнуть.