Ниал Фергюсон - Великое вырождение. Как разрушаются институты и гибнут государства

Пол Кольер и другие эксперты по экономическому развитию выделяют четыре стадии достижения в бедной стране верховенства права. Первый неизбежный шаг – снизить уровень насилия. Второй – защитить права собственности. Третий – ограничить государственную деятельность институциональными рамками. Четвертый – предотвратить коррупцию в государственном секторе {131}. Любопытно, что это напоминает упрощенное изложение английской истории после гражданской войны, включая “Славную революцию”, и до реформ гражданской службы Норткота – Тревельяна (XIX век).

Правда, КНР достигла впечатляющих успехов даже без пристойных правовых институтов. Последователи нового институционализма упорно пытаются объяснить это мнимое исключение из отстаиваемого ими правила. Не в том ли здесь дело, что компартия признала, что экономические успехи – единственная основа ее легитимности? Или в Китае де-факто соблюдаются имущественные права? Или конкуренция между провинциями привела к “оберегающему рынок федерализму”? Или договоры в Китае имеют социальную, а не правовую природу – то есть принудительное исполнение условий договора достигается при помощи неформальных инструментов, посредством “связей” ( гуаньси )? {132}Какой бы ни была причина, многие ученые (особенно Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон) утверждают, что если Китай не будет сейчас двигаться в направлении верховенства права, он натолкнется на низкий институциональный потолок, который помешает развитию {133}. Эту точку зрения разделяет Чэнь Гуанчэн и многие другие китайские активисты, выступающие за правовую реформу. И они правы.

Легкость ведения бизнеса в различных странах в 2006–2012 гг. (количество дней для выполнения шести процедур)

Рис. 3.2

Источник: International Finance Corporation Doing Business reports

По данным исследователей, доля исполнения судебных решений по гражданским и арбитражным делам в Китае в середине 90-х годов составляла в среднем 60 % в низовых судах, 50 % – в судах средней ступени и 40 % – в провинциальных судах. (То есть около половины решений исполнено лишь на бумаге.) Решения судов по делам, очевидно связанным с крупными невыплаченными долгами – с участием банков и государственных предприятий, – даже по официальным данным исполнялись лишь в 12 % случаев {134}.

Антикоррупционная кампания Бо Силая в Чунцине показала, насколько Китай еще далек от верховенства права. Хэ Вэйфан указывал, что чунцинские судьи выступали агентами Бо. Они принимали в качестве допустимых доказательств признания вины, сделанные под давлением, и уклонялись от назначения перекрестного допроса. Много лет Хэ агитировал за независимость судей, за подотчетность Всекитайского собрания народных представителей (особенно в сфере налогообложения), за свободу печати и превращение компартии в “должным образом зарегистрированный” субъект права, а также за наполнение конкретным содержанием прав человека, упомянутых в ст. 35 Конституции КНР (в том числе свободы ассоциации, свободы собраний и манифестаций, свободы вероисповедания). Хэ также призывал к приватизации государственных предприятий, поскольку “частная собственность есть фундамент континентального права”. Хэ, как и Чэнь Гуанчэн, считает, что верховенство права – это единственный для Китая способ выбраться из исторической западни, колебаний между порядком и “смутой” ( дунлуань ) {135}. Нам на Западе, где юристы чаще всего преследуют собственные интересы, странно видеть юристов, стремящихся к подобным радикальным переменам. Сейчас, однако, юристы (в 2007 году в Китае их насчитывалось лишь 150 тыс.) оказывают огромное влияние на быстро развивающуюся публичную сферу. Социологические опросы показывают, что они “желают политической реформы… и глубоко недовольны политическим статус-кво”. Это указывает не только на вмешательство государства, которому юристам часто приходится противостоять, но и на ненадежное экономическое положение. Высказывания вроде следующего, принадлежащего юристу из провинции Хэнань, напоминает о временах, когда юристы шли в авангарде перемен в англоязычном мире (и в южноазиатских антиколониальных движениях): “Верховенство права основано на демократии; права основаны на верховенстве права; защиты прав не было бы без прав, а юристы обязаны их защищать” {136}.

Падение Бо Силая в 2012 году свидетельствует о том, что кое-кто в компартии прислушался к этим доводам. Чжан Яньшэн (генеральный секретарь научного совета при Государственном комитете по развитию и реформам), выступая в июне того же года в городе Шэньчжэнь, заявил: “Мы должны двигаться к реформе на основе норм и права… Если такая реформа не начнется, Китай ждет большая беда, ждут серьезные неприятности” {137}. Неизвестно, окажется ли успешнее предыдущих нынешний эксперимент по пересадке на китайскую почву сугубо западного представления о верховенстве права. Не зря Хэ Вэйфан предостерег китайцев от слепого копирования английской или американской правовых систем. “Один персонаж [Моток] в пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь» превратился в осла. Второй [Клин], увидев его, воскликнул: «Господь с тобой! Тебя преобразили» [16], – пишет Хэ. – Это очень напоминает перенос западной системы в Китай”. Общее право, пересаженное в китайскую почву, может оказаться в том же положении, что и бедный Моток: с ослиной головой, но не осел {138}.

Правовой ландшафт, как и улей политики, а также охотничьи угодья рыночной экономики, является неотъемлемой частью институциональной среды, в которой мы обитаем. Подобно природному ландшафту, он естественный продукт длительного процесса (своего рода юридическая геология). Впрочем, на местность можно взглянуть и глазами Капабилити Брауна [17], то есть улучшить ее. Или, напротив, испортить (иногда безнадежно) необдуманным утопическим планированием. Восточный сад можно разбить в Англии, а английский – на Востоке. Но существуют естественные пределы заимствования.

Цветущую местность могут погубить и естественные факторы. Мансур Олсон утверждал, что все политические системы со временем становятся жертвами склероза, главным образом из-за рентоориентированного поведения влиятельных групп {139}. Вероятно, именно это мы наблюдаем сейчас в США. Некогда американцы могли похвастаться тем, что их система является эталонной. Для всего мира США были воплощением верховенства права. Теперь мы наблюдаем нечто иное: “верховенство законников”. Отнюдь не случайно среди конгрессменов столько юристов. Хотя их доля в Сенате уменьшилась по сравнению с началом 70-х годов, когда она составляла 51 %, сейчас она тоже немаленькая – 37 %. В Палате представителей юристы тоже уже не занимают 43 % мест, как в начале 60-х годов, однако и 24 % – их нынешняя доля – значительно выше показателя английской Палаты общин (14 %) {140}.