Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи

– Почему Афины? Почему именно этот маленький, грязный и перенаселенный город, окруженный врагами и купающийся в оливковом масле, сумел изменить мир?

По мнению Брэди, ответ кроется в отсутствии узкой специализации. В Древних Афинах не было профессиональных политиков, судей и даже жрецов. Все могли делать всё. Солдаты писали стихи. Поэты ходили на войну. Да, профессионализма не хватало. Но у греков такой дилетантский подход оправдал себя. К специализации они относились с подозрением: торжествовал гений простоты.

Каждый интеллектуальный прорыв, утверждает Брэди, – от теории эволюции Дарвина до теории относительности Эйнштейна – делал мир чуть проще.

– Есть хаотический набор фактов, которые с виду друг с другом не связаны. А потом кто-то приходит и говорит: «Постойте-ка! Вот как все это согласуется одно с другим». И нам это по душе.

Скажем, математики любят «красивые доказательства». Красивое доказательство не только правильно, но и элегантно: все на месте и ничего лишнего. Оно радует ум так же, как изящный дизайн радует глаз. Греки всегда искали красивое решение любой задачи. А это неизбежно означало умение увидеть связь вещей. Ведь, как говорит историк Эдит Гамильтон, «увидеть вещь в ее взаимосвязи с другими вещами – значит увидеть ее упрощенной».

Брэди признается, что, несмотря на всю свою образованность, он зачастую не может избежать ловушки сложности. Это случается само собой: в глубине души он ученый, а научный мир ценит и вознаграждает сложность.

Когда президент Джордж Буш-старший посетил Афины, Брэди был его переводчиком. Буш собирался выступать перед греческим парламентом и хотел начать с приветствия на греческом языке.

– Как сказать по-гречески «Да здравствует Греция»? – поинтересовался он.

– Видите ли, господин президент, здесь не все так просто. Есть как минимум два способа сказать «Да здравствует Греция», но у каждого из них свои оттенки. Например, если вы скажете…

Тут Брэди обнаружил, что его не слушают. Президент пошел дальше – искать другого человека, который ответит на вопрос.

Я вникаю в рассказ, ощущая, как в мозгу бурлит водоворот из кофеина с алкоголем, – и тут Брэди делает то, чего при мне не делал никто в Афинах: он смотрит на часы. Ему пора идти.

Он встает из-за столика, отходит, потом внезапно останавливается:

– Знаете, все дело в наложении петель обратной связи.

Что? Погодите, Брэди. Что это значит? Но, увы, поздно: Брэди ушел, утонув в сверкающем море греческого света, обретшего все свое полуденное величие.

Я тянусь за вилкой, но не нахожу ее. Нет также салфетки и, что хуже, кофе. Куда они подевались? Их еще не изобрели. Как не изобрели их в Афинах V века до н. э., где я и нахожусь. Ведь я ужинаю в таверне под названием «Древние вкусы» («Архéон Гéвсис»), где пытаются воссоздать афинские трапезы времен Сократа. По-моему, очень подходящее место для того, чтобы изучить взаимосвязь между едой и творчеством. Ведь сколько существует надуманных штампов! Скажем, «голодающий художник». Но это же ерунда: голодающему художнику не до картин. Нам нужна пища, чтобы творить. Но какая именно пища? И в каком количестве? И не она ли стала причиной греческой гениальности?

Таверна расположена на улочке иммигрантского квартала вдали от основных туристских путей. Когда я вошел, официант в просторных одеждах, похожих на тогу, вручил мне копию «Античных новостей», где было напечатано и меню. Остроумно. Внутренняя обстановка – каменные стены, приглушенный свет и стулья, покрытые белой тканью (того же вида, что и наряд официанта).

На сей раз моя сотрапезница – Джоанна Какиссис, корреспондент Национального общественного радио в Афинах. Она выросла в Северной Дакоте, а несколько лет назад вернулась на родину предков. Мне нравится Джоанна, к тому же в Древних Афинах считалось варварством есть одному, а я не хочу быть варваром.

Мы листаем «Древние новости». Мое внимание привлекает цитата из Эпикура: «Источник всяких удовольствий – удовлетворение желудка». Хорошо сказано, но создает превратное впечатление. Афинян нельзя назвать гурманами. Большинство людей, независимо от социального статуса, довольствовались куском хлеба, парой луковиц и горсткой олив. Как саркастически замечает историк Альфред Циммерн, типичная афинская трапеза состояла из двух блюд: «первого (каши) и второго (каши)». Изысков не было даже на религиозные праздники. На кулинарию греческий гений не распространялся.

Афиняне достаточно равнодушно относились к качеству и количеству еды. Еда была не слишком калорийной. Однако сатирик Аристофан замечал, что из-за скудости своих трапез афиняне стройны и хорошо соображают.

Я возвращаюсь к меню. Кое-что (скажем, оливы и нут) звучит знакомо. Кое-что менее знакомо: фаршированный поросенок и козья нога. Ни одно из блюд не содержит картошки, риса и помидоров: древние греки их не знали. К счастью, у греков было вино, и «Древние новости» радуют нас словами Софокла: «Лекарство от страданий – опьянение». Что ж, не поспоришь. Мы заказываем графин красного вина, которое нам подают, к счастью, не смешанным с водой.

Еще я выбираю салат с гранатами и копченую рыбу. Терпимо. На ум приходит слово «непритязательно». Джоанна придерживается того же мнения о рульке ягненка. Вилки, как я уже сказал, нет – но я готов согласиться, что ее важность переоценена. К чему излишества? Я прекрасно обхожусь ножом и ложкой…

От незатейливой трапезы нас отвлекает разговор. Быть может, в этом и кроется разгадка греческого красноречия? Когда еда так себе, надо же чем-то занять мозг. Ковыряясь в салате, я думаю: будь древнегреческая кухня изысканнее, мы остались бы без демократии, философии и многого другого.

А что? Не так уж это и фантастично. Мы можем направить творческую энергию на философию или на суфле, на книги и на трюфели. Да, кулинария может стать творческим актом, а Джулия Чайлд была кулинарным гением [21]. Однако, как скажут экономисты, всякая деятельность имеет свои альтернативные издержки. Время, затраченное на работу, есть время, оторванное от детей. Время, проведенное в спорах о сравнительных достоинствах капусты и рукколы, есть время, отнятое у беседы о красоте и истине. Я взираю на неприхотливую стряпню перед собой с внезапным уважением.

Но для встречи с Джоанной у меня есть еще одна причина, отнюдь не кулинарная. Меня интересует, как она, греко-американка, смотрит на шрамы истории. А шрамы истории – это не только войны и катаклизмы. Их оставляет и золотой век. Будущие поколения чувствуют свое несоответствие величию предков, и нигде дистанция между былой славой и нынешней посредственностью не ощущается так сильно, как в Афинах.