Юрген Торвальд - Век хирургов

Через восемь мучительных дней я наконец получил ответное послание из Кульма и письмо из Кенигсберга. В телеграмме, которую я пытался удержать в моих дрожащих руках, говорилось: «Сообщите подробно о самочувствии пациентки и ее физических силах на настоящий момент. Без таковых решение принять не могу. Рыдигер…» Письмо было адресовано мне Шонборном. И в конверте я нашел вырезку со статьей, в которой были изложены детали проведенной Рыдигером шестнадцатого ноября операции на желудке.

Я тут же направил в Кульм новую телеграмму. Надиктовывая ее, я пошел на сделку с собственной совестью, потому что телеграмма содержала заведомую ложь. Она так изображала состояние Сьюзен, будто бы оно ничуть не изменилось с момента моего визита к Пеану или, по крайней мере, было таким же, как до первого болевого приступа. Я пытался унять внутреннюю тревогу, сочиняя доводы в пользу моей же неправды: что приступ накануне до сих пор не имел никаких последствий, что с тех пор Сьюзен немного поправилась, что каждый день по два раза она гуляла под руку со мной по саду. После я уселся за присланную статью. Там говорилось: «…Микотаджевич Юлиус, 64 лет, лишился матери, скончавшейся от чахотки, отец умер от старости. В течение последних двух лет непрерывно испытывает боли в подчревной области. До того никогда не страдал желудочными заболеваниями. Алкоголизм также никогда не входил в список его недугов. Четыре-пять недель назад он стал чувствовать тошноту, а боли усугубились, несмотря на строгую диету и морфий. Уже долгое время в течение всего дня пациент довольствуется лишь супами и некоторым количеством сухарей, но тем не менее регулярно просыпается каждую ночь самое позднее в 12 часов и до 4–6 утра не может уснуть, мучимый сильными болями. Так продолжается до тех пор, пока все съеденное им за день не будет выведено в виде рвоты… Пациент стал заметно слабее, в последнее время, поднявшись, он зачастую испытывал головокружение и плохо держался на ногах…»

Я выронил бумагу из рук. Так близко, так пугающе близко подступило все, о чем писал Рыдигер. Это было то самое состояние, в котором уже находилась Сьюзен.

«В соответствии с этими данными и данными анамнеза, – писал Рыдигер далее, – мы смогли поставить диагноз: ограниченная carcinoma pylori (раковая опухоль на пилорусе) без значительных срощений с соседними органами и, по всей видимости, не дающая метастаз. Приведенную клиническую картину мы посчитали благоприятной для проведения операции. Шестнадцатого ноября 1880 года, – прочел я, и во мне затеплилась надежда, – мы предприняли вмешательство».

Формулировки в статье Рыдигера были ясны и четки: его скальпель вошел в брюшную полость в районе linea alba и processus xiphoideus (мечевидным отростком грудины), затем Рыдигер продолжил разрез до самого пупка. После он рассекал мышцы слой за слоем, пока наконец не добрался до перитональной оболочки. Он вскрыл ее и закрепил края разреза на коже снаружи операционной раны так, чтобы через образовавшиеся воротца отчетливо просматривались внутренние органы. В глубине разреза показалась и сама опухоль. Рыдигер оттянул ее так далеко от операционной раны, как это было возможно, и отсек от желудка невероятное количество зловредных сетовидных тканей, таким образом достигнув задней стороны органа и самого привратника. Затем вокруг желудка он наложил собственноручно сконструированный «эластичный турникет», плотно примкнувший к пораженной части привратника… Турникет состоял из двух перетянутых резиной и «продезинфецированных в карболовом растворе» металлических прутов, которые с обоих концов можно было плотно прижать друг к другу посредством резиновых перевязей. Это следовало сделать, после того как один из них будет продет под желудком, а второй уложен поверх него. Они отделяли здоровую часть органа, в которой, несмотря на многочисленные промывания, сохранялись остатки пищи от пораженного опухолью пилоруса. Аналогичным образом Рыдигер накладывал турникет на двенадцатиперстную кишку. Он также отсекал ее от больного пилоруса и, делая решающий разрез, всячески препятствовал попаданию содержимого кишечника в брюшную полость, поскольку бактерии могли вызвать впоследствии воспаление брюшины. Наложение этого турникета требовало сноровки, ведь двенадцатиперстная кишка находится довольно глубоко.

Практически в последнюю минуту Рыдигер понял, что пальцем, который он со всей осторожностью проводил вглубь операционного разреза, он порвал двенадцатиперстную кишку. Он в то же мгновение зажал место разрыва. Он отнюдь не думал, что содержимое кишечника успело вытечь в брюшную полость, но тем не менее постарался тут же очистить все операционное поле и только после перешел к главной части операции – к отделению пораженного пилоруса с одной стороны от желудка, с другой – от двенадцатиперстной кишки. Эти последние движения скальпелем принесли сильнейшие кровотечения. Кровь хлынула из бесчисленных сосудов, окружавших желудок. Ситуация становилась критической. Рыдигер тогда еще работал без специальных зажимов, которые использовал Пеан… В конце концов ему удалось остановить кровотечение, и он занялся совмещением краев желудка и двенадцатиперстной кишки. Чтобы сократить разницу между отверстиями совершенно разного размера, он вырезал из стенки желудка треугольный участок, соединил края разреза по методу Черни, таким образом получив диаметр, полностью соответствовавший диаметру кишки. Затем он свел оба отверстия и для верности пришил к слабому участку, на который он только что наложил швы, вырезанный из желудка треугольник, чтобы быть до конца уверенным, что шов будет непроницаем или не разойдется под воздействием пищеварительных движений.

Из осторожности Рыдигер наложил шестьдесят швов – огромное количество, и тщательно очистил карболовым раствором все стыки, из которых уже начала выходить наружу желудочная слизь. После он ослабил турникеты. И вот между желудком и двенадцатиперстной кишкой образовалось новое соединение. Наложение швов на брюшную полость не составляло теперь никакого труда, как и перевязка раны по методу Листера.

Операция длилась четыре часа против двух с половиной часов, которые затратил на нее Пеан. И это я счел признаком аккуратности и прилежности Рыдигера. Много раз больному делались камфорные инъекции – каждый раз при ослаблении сердечной деятельности и замедлении кровообращения. Через тридцать минут после операции Микотаджевич очнулся от наркоза и сразу же получил небольшую порцию вина. Он поинтересовался о том, как прошла операция, и сообщил, что ощущает лишь незначительные боли непосредственно в месте, где проходил шов, а более никаких. В его организм был искусственно введен питательный раствор, после чего он спокойно уснул.