Юрген Торвальд - Век хирургов

Не медля ни секунды, я отправился в путь. Из моей головы никак не шли воспоминания о Пеане и операционной, о его рискованной артистической манере. Его лицо с выражением холодности и тщеславия все еще стояло перед моими глазами, когда рядом со мной, бредущим по тротуару под проливным дождем, наконец остановился экипаж. Меня буквально разрывали сомнения, но чем дальше, тем больше мне казалось, что самым разумным решением было бы отступить, просто напросто сесть в этот экипаж, возвратиться в нем к Сьюзен и ждать, как распорядится с нами обоими судьба. А уж хорошо или плохо – не нам решать.

Я вышел на улице Де-ля Санте и попросил доложить Пеану, что я хотел бы переговорить с ним. Привратник отделения Пеана покровительственным тоном, который и сейчас так характерен для прислуги знаменитых и модных врачей, объяснил мне, что прием пациентов уже окончен. Однако для себя я твердо решил, что не буду откладывать визит к нему до понедельника, а потому, можно сказать, бесстыдно прошел мимо прислуги, удалился в монастырский притвор и принялся нервно расхаживать взад и вперед, дожидаясь врача. Привратник же тем временем удалился, пожав плечами, но не признав своего поражения.

По прошествии получаса я вдруг услышал, как зацокали о мостовую снаружи лошадиные копыта. Вскоре после того в дверях появился Пеан.

Он взглянул на меня холодным оценивающим взглядом. Когда Пеан заметил, что я, нимало не смущенный его высокомерным видом, решительно поднялся со своего места и направился ему навстречу, он с выпадом проговорил: «Месье, мы здесь в Париже не привыкли к столь грубым американским манерам. Полагаю, вам уже сообщили…»

«Если речь идет о жизни человека, – возразил я, – и если сложилось так, что вы – единственный, кто может помочь, то это вполне оправдывает, как вы изволили выразиться, грубость моих американских манер…»

Я до сих пор не знаю, была ли то моя уверенность в себе, или мой весьма и весьма недурной французский, или, может, всего только неаккуратное замечание о том, что не было другого человека, способного мне помочь, весьма польстившее его самолюбию – но что-то заставило его смягчиться. И все же еще, быть может, секунду он смотрел на меня, не решаясь уступить. Затем он небрежно развернулся к дверям.

«Хорошо, – бросил он, – проводите этого господина в приемную». Дав распоряжение прислуге, он повернулся ко мне и сказал: «Ожидайте меня там».

Я прождал его десять минут. Я рассказал ему обо всем, что случилось со Сьюзен, и попросил его еще раз осмотреть мою жену здесь же, в Париже. В случае, если диагноз Ваубана подтвердится, я хотел, чтобы он повторил однажды уже проведенную им операцию по удалению пораженного раковой опухолью участка привратника.

«Я тщательно изучил, – продолжал я, – вашу статью в “Gazette des Hôpitaux”. Я полагаю, что ваша операция – единственный способ спасти мою жену. В своей статье вы описываете случай пациента с упадком сил. В случае моей жены все совсем иначе – она полна сил. Если вы согласитесь, через несколько дней я и моя жена могли бы прийти к вам на прием. Деньги не играют для меня здесь никакой роли…»

Наибольшую сложность при операциях по удалению опухоли привратника представляет соединение рассеченных желудка и кишечника.

Антуан Ламбер (1802–1851) изобрел серо-серозный кишечный шов, при котором достигается плотное соприкосновение краев серозного покрова кишки с погружением ее более глубоких слоев, что обеспечивает наилучшие условия для заживления внешних серозных оболочек.

«Некоторые вещи нельзя купить за деньги, – заявил он тщеславно и громогласно. – То, чего вы от меня требуете, например…»

«Значит ли это, что вы отказываетесь оперировать мою жену…?»

Он развернулся ко мне спиной и заложил за нее свои огромные белые руки. «Да, – сказал он, – это следует понимать именно так…»

«Почему? – выдавил я. – Что заставило вас принять такое решение…»

Впервые за несколько минут я снова увидел его лицо. «Причины я могу вам назвать, – сказал он медленно и тщательно проговаривая каждое слово. – На ту операцию я решился под давлением родственников пациента. Полагаю, это вам известно, если вы действительно изучили мой доклад так подробно, как говорите. Но до того, как кто-либо осмелится повторить операцию по удалению опухоли на привратнике желудка, должны пройти годы напряженнейших исследований. Чтобы выработать наиболее удачную технику шовного соединения желудка и кишки, потребуются бесчисленные эксперименты на животных. Придется также установить, какой материал подходит для этого наиболее всего – шелк, кетгут или металлическая проволока. Более того, необходимо найти способ подавать в организм питательные вещества – без них пациент не сможет оправиться после подобного рода операции. Наконец эксперименты будут необходимы, чтобы проконтролировать изменения пищеварительной функции после удаления пилоруса и выяснить, склонен ли желудок к образованию новых подобных тканей и нового органа. А что самое важное, предстоит установить, когда злокачественная опухоль на привратнике желудка становится неоперабельной, когда начинается отмирание тканей. Мои ассистенты уже принялись за эту работу. Пока я не получу от них результатов, которые могли бы пролить свет на упомянутые вопросы, я не возьмусь за повторную операцию по удалению карциномы пилоруса».

Мне потребовалось изрядное количество времени, чтобы придумать возражения, предъявить их, подыскать верные аргументы.

Произнеся сухое, дежурное «мне очень жаль», Пеан направился к выходу, будто бы намекая, что «аудиенция» окончена. В ту секунду я преградил ему путь.

«Не это повлияло на ваше решение, – сказал я. – Я не могу представить себе, чтобы один только шов был причиной такой неопределенности. Еще пятьдесят четыре года назад ваш соотечественник Ламбер установил, что, накладывая швы на любые внутренние органы, следует соединять внешние серозные оболочки, что в большинстве случаев гарантирует их быстрое сращение и заживление. Разве это правило не действует при сшивании желудка и кишечника? Разве Черни, который сейчас работает в Гейдельберге, равным образом…»

Я не успел договорить, потому что Пеан раздраженно перебил меня и на повышенных тонах повторил: «Я повторяю вам, мне очень жаль, но я не буду оперировать вашу жену…»

Тогда я предположил, что он допустил серьезную ошибку, накладывая швы при своей первой операции. И сегодня я все больше склоняюсь к этой мысли. Вероятно, он уделил недостаточно времени изучению достижений хирургов из других стран, не удостоил вниманием и шов Черни. Сознательно или бессознательно, он проглядел также пространные труды передовых венских профессоров об удалении опухолей желудка, которые имели хождение в те времена и которые в считанные годы сыграют весьма значительную роль. Однако, нужно признать, я и сам не догадывался тогда об их существовании. Мне подумалось, что он без всякой подготовки пустился на авантюру и провел первую серьезную операцию по удалению опухоли желудка, но, как уже случалось с ним несколько раз до того, обнаружил, что эта область пока не годится, чтобы он мог похвастать здесь своей виртуозностью.