Наталия Сухинина - Полёт одуванчиков

Даша представила, как Илья, подходя, увидел их рядом. Но зачем он привёл её в храм, где работает Вика? Ведь не познакомить же хотел, что-то здесь не так. Он сам был как натянутая струна. А Вика смотрела удивлённо и грустно. Случайная встреча? Тоже вряд ли. Разве может случиться такая случайная встреча? Это как в плохом кино, сентиментально и от жизни далеко. Хотя в жизни возможно такое, до чего никогда киношникам не додуматься.

Да, Вика удивлённо смотрела то на Илью, то на Дашу. Она сильная, Вика. Но сила в ней особая, она скорее не черта характера, а нечто другое, приобретённое, воспитанное. Она совсем не похожа на женщину, которую оставил муж. Будет вернее сказать по-другому. Она снизошла до того, чтобы дать мужу вольную. Насильно мил не будешь, поступай, как знаешь, Илья. Вот, что читалось в Викином грустном взоре.

Даша захотела есть. Встала и, кутаясь в халат, отправилась на кухню. Сделала бутерброд с сыром, заварила крепкий чай. Одного бутерброда оказалось маловато, ведь не ела со вчерашнего дня. Банка шпрот, соленый огурчик, холодная котлета.

Пришла мама. Строго, как учительница в классе, прошла на кухню:

— Дочка, врать не буду, я была у Ильи.

Даша, дожёвывая котлету, собралась возмутиться, но мама замахала руками.

— Молчи, молчи! Меня послушай.

Села. Хрумкнула соленым огурчиком.

— Он ни в чём перед тобой не виноват. Он любит тебя и очень боялся потерять, вот и не решался рассказать о жене и детях. Он давно живёт один, снимает квартиру в Выхино, детям помогает. Ну не сложилось у них, — мама встала, заварила чай, опять села. — Не сложилось… Ты его, Даша, прости, — вздохнула. — Как мне вся эта ваша канитель надоела, женитесь уже, наконец, сколько можно друг друга мучить.

Даша прожевала котлету и уже могла сказать маме всё, что думает. Но слов не находилось. Даша просто смотрела на маму. Та протянула ей мобильник.

— Звони. Ждёт.

Упрямство? Обида? Самолюбие?

— Не буду.

Мама раздражённо повернулась к мойке и принялась греметь посудой.

Илья позвонил сам. Пришёл. Даше стало стыдно за свой мятый халат, растрёпанные волосы, опухшие от слёз глаза. Сказала Илье, что не хочет его видеть и ушла к себе. Но радость, она как травка придорожная, любой асфальт пробьёт и засвидетельствует своё присутствие. Даша уснула быстро, а Илья с мамой ещё долго сидели на кухне, пили чай и разговаривали.

…Даша с работы позвонила Маринке. Они не виделись сто лет. Маринка удивилась.

— Ну ты даёшь! Разве можно так надолго пропадать?

— Надо увидеться. Очень надо.

Даша никак не могла разобраться в своих чувствах. Илья виноват перед ней только в том, что сразу не сказал ей о Вике и детях. Но ведь он не предал её, не обманул, они, оказывается, давно не живут с Викой, его намеренье жениться серьёзно, он любит Дашу и страдает, она видит это.

Она должна его простить.

Но что-то царапало по душе, мешало. Как разобраться что? И ей, к собственному удивлению, захотелось рассказать всё Маринке.

Маринка слушала и сверлила Дашу остренькими глазками-буравчиками. Всё порывалась вставить слово.

— Прости, я тебя перебью…

— Подожди, — Даша строго её останавливала, — подожди, дослушай.

Всё, наконец. Даша раскраснелась, возбуждена, теперь она готова выслушать подругу.

— Даш, — Маринка важно потупила взор, — ты всегда была не от мира сего, я тебе сколько раз это повторяла. Что ты всё усложняешь? Встретились? Встретились. Вам хорошо вдвоём? Хорошо. Ну и флаг вам в руки. Что ты без конца самокопанием занимаешься? Мужчины этого не любят. Упустишь мужика, локти кусать всю жизнь будешь. Ну дети, ну был женат, время такое. Торопись, соглашайся, мой тебе совет. Родишь ребёнка, всё путём, всё — как у всех. Ты уже к нему переехала?

Даша поняла, что Маринка ждёт интимных подробностей. Но если она сейчас скажет правду, то очень разочарует подругу. Промолчала.

— Хочу тебя в свидетели взять. Пойдёшь?

Маринка хохотнула, довольная.

— Как отказать подруге? Но я не одна приду. С Аликом. Можно?

Даша Алика не знала. Она знала Макса, с которым Маринка постоянно ссорилась, сходилась, расходилась.

Жила она у тётки — та уехала в Болгарию, оставив Маринку присматривать за квартирой.

— Конечно. Приходи с кем хочешь.

Если она сейчас спросит, кто такой Алик, то подруга станет рассказывать историю своего очередного романа. А Даша не хотела её слушать. Да, невежливо, но не хотела.

После встречи с Маринкой Даша призналась себе, что слукавила. Она на сто процентов знала, что услышит от подруги именно это: «Торопись! Соглашайся!» Она и услышала. Ей очень хотелось заручиться такими пожеланиями. Ей любо слышать их. И с каждым новым «торопись, соглашайся» вновь обретать Илью, дорогого, любимого, такого несчастного, такого запутавшегося, такого благородного… Она ещё подуется на него для порядка и — простит. Мама просит её об этом, мама желает ей только добра. Наконец они с Ильёй займутся подготовкой к свадьбе. Маринка права, любит Даша усложнять жизнь себе и другим. Хотелось бы научиться жить проще, без вечных вывертов, самокопания, да видно, не было у Даши толковых учителей, а самоучкой она это ремесло не одолела.

Илья пришёл на работу пьяный. Петрович заметил. Промолчал. Илья полез на рожон, стал искать какой-то снимок, цепляться. Петрович молчал. Тогда Илья встал перед ним, виновато опустив глаза:

— Прости, Петрович, хреново мне, весь мир ненавижу.

— Иди, проспись, полегчает.

— Не полегчает, — Илья подслеповато хлопал нетрезвыми глазами, — как пони по кругу бегаю, всем одни несчастья приношу, — он отчаянно замотал головой.

— Это дело хозяйское, кто что хочет, тот то и приносит. Ты, похоже, несчастье выбрал.

— Почему ты со мной так разговариваешь всегда, я тебе задолжал, я тебя подставил? Я к тебе за советом, за помощью, а ты мне по морде…

— Не получил ещё, хотя надо было.

Илья подскочил, хлопнул дверью, через минуту вернулся, борода мокрая, видать, умылся в туалете.

— Петрович, не добивай, — почти простонал, тихо, измученно.

— Никто тебя, Илюш, не добивает, ты сам над собой издеваешься. Вернись к жене, закрути все гайки намертво, живи, детей расти, какого рожна тебе ещё надо? Что ты скачешь как блоха на гребешке?

— Петрович, дорогой, пойми, я её не люблю, я другую женщину люблю. Случилось так, встретились. Что мне теперь, повеситься?

— Люблю-не люблю, это дело второе. Первое — дети. Возвращайся к детям. А любовь… Стерпится — слюбится. Любовь до детей надо было искать, а теперь что — теперь ты перед детьми должник. Какая уж теперь любовь…

— Ты так говоришь, Петрович… Всё у тебя просто: «вернись к детям…» А Вика? Она ведь знает, что я её не люблю. Что у нас за жизнь получится?