Наталия Сухинина - Полёт одуванчиков

Надо спросить у отца Леонида. Дело деликатное, без благословения нельзя.

Отец Леонид слушал внимательно. Долго думал. Молчал. Молчала и Вика. Ждала.

— Это, конечно, можно, — отец Леонид пристально взглянул в глаза Вике, — но нет ли здесь у тебя, Виктория, желания покрасоваться, полелеять в себе собственную беду? Мы ведь все артисты, нас хлебом не корми, дай разыграть спектакль.

— Нет, — твёрдо ответила Вика, — я хочу помочь Даше.

— Тогда дерзай.

— А как это устроить?

— Сама думай. Здесь уж сама…

Что тут думать. Молиться надо. Казанская смотрит на неё испытующе. Вика никогда не выдерживает взгляда Богородицы на Казанской иконе. И на этот раз долу глаза. Надо молиться…

Через неделю Даша явилась к ней сама. Без приглашения, без звонка. Подошла, слегка тронула за рукав.

— Здравствуйте, Вика…

В руке у Даши свечка. Юбочка чуть выше колен, та же белая косынка, футболка в весёлых летних разводах. Обыкновенная девочка с улицы, пройдешь, вниманием не удостоишь. Вот только в лице что-то изменилось.

Торжественность? Решимость? Скорбь? Помилуйте, какая скорбь накануне свадьбы? Устала. Замуж собраться — это не в кино сходить. Вика ещё не забыла свои предсвадебные хлопоты, мама дорогая, волчком вертелась.

— А я жду тебя, Даша…

— Меня? — удивилась, смотрит не мигая.

— Тебя. Казанскую просила, чтобы весточку тебе подала.

— Вот почему… — Даша взволнована не на шутку, — вот почему мне захотелось первой к вам прийти, всё рассказать.

— Расскажешь, всё потом расскажешь. А сначала я вручу тебе подарок.

— Вика, не надо…

— Надо! Давай проще. У меня для тебя есть подарок, но пусть он станет нашим маленьким женским секретом. Не посвящай в него Илью, хорошо? Два года назад я была… Нет, начну чуть раньше. После рождения Анечки у нас с Ильей что-то в отношениях изменилось. Так бывает, мне говорили, а ещё говорили, роди третьего, куда он от троих денется. Я и сама хотела, но не получалось. Я к Матронушке. В Москве у нас есть блаженная Матронушка, ты знаешь, конечно. Стою к ней, а очередь — конца не видно. А я так продрогла, зуб на зуб не попадает, начало зимы на дворе, мороз. Нет, думаю, пойду домой, заболею ещё, дети маленькие, мне болеть нельзя. И уже собралась уходить — вижу, старушка. Древняя, одета легко, безрукавка ветхая, платок тонкий, на ногах резиновые сапоги. Прямо ко мне. Думаю, просить будет, чтобы в очередь её к себе взяла. А я как раз ухожу, вот и возьму её на своё место. А она мне…

У Вики дрогнул голос. Никогда никому она не рассказывала эту историю. Глубоко, в сердечных тайниках её хранила. Илья не знает о ней. Никто не знает. А вот эта девочка, совсем чужая, которая совсем скоро станет женой её бывшего мужа, сейчас узнает. Сейчас она получит от Вики подарок. Батюшка, отец Леонид, я не ради спектакля, не ради лелеяния собственной беды. Я искреннее хочу помочь Даше, я хочу, чтобы она была счастлива… с моим мужем. Странные слова, понимаю. Но произношу я их по собственной воле.

— …А она протягивает мне маленький белый пакетик. Бери, говорит, это тебе. В Греции, на Афоне, хранится пояс Матери Божией. Великая святыня. Этот поясок к тому пояску приложен, с молитвой, бери…

Даша замерла. Свечка горела в её руке, она забыла поставить её на подсвечник. Огонёк высвечивал нежное девичье лицо. Бледное. У Вики пересохло во рту, она сделала несколько глубоких глотков.

— Бери, говорит, ты же хочешь родить ребёнка… А поясок этот чудеса творит, многим помог, и тебе поможет. Сказала и исчезла. Вроде вперёд ушла и в очереди растворилась. Вдруг это была сама Матронушка? — Вика улыбнулась и взглянула на Дашу. — Мне теперь этот поясок… зачем. А тебе надо. Ты сама говорила, есть проблемы… Теперь я тебе говорю — бери. Это свадебный от меня подарок.

Вика вложила в горячую Дашину ладошку маленький пакетик с пояском.

— Он чудеса творит, — повторила, — он тебе поможет, я верю.

Даша растерянно смотрела на Вику. А той захотелось поплакать вволю, легко, без надрыва. Так плачут, когда чего-то долго ждут и, наконец, дожидаются.

Даша поставила на подсвечник горящую свечку. Перекрестилась перед иконой.

— Спасибо за подарок, Вика, — сказала дрогнувшим голосом, но — свадьбы не будет. Я пришла к Казанской молиться, чтобы Илья вернулся к детям. И — к вам.

«Сказала, сказала, все мосты сожжены», — твердила Даша, бессмысленно глядя в монитор компьютера. Она рано пришла сегодня на работу, потому что теперь она боится пауз. Пройтись от метро до конторы — пауза. А раз пауза, значит, мысли. Проехала две остановки на маршрутке, в тесноте, стоя, но зато сразу упёрлась в массивную чёрную дверь офиса с круглым глазком по центру. Вчера она сказала Вике, что свадьбы не будет, сказала первой, после Ильи, конечно. И мамы. Если бы Вика только знала, только бы представляла себе, как помогла Даше поднести горящую спичку — к мостам. Теперь они сожжены, отступать некуда. Предстоит выдержать многое. На свадьбу уже приглашены почти все. Они с Ильёй бабочками порхали по Москве с пригласительными билетами. На тиснённом под старину фоне два белых, умилительных голубка, и вязью, золотой вязью, крупно — «Совет да любовь». Разлетелись бабочки по Москве, теперь не соберёшь. Надо обзванивать — свадьбы не будет. Даше стало страшно, сердце застучало тревожно, часто. Что я натворила! Не от мира сего, не от мира сего… Видно, не к добру случилась та давняя встреча на катке, не заладилось всё с самого начала. Илья скрыл, что женат, у меня проблемы со здоровьем, попытка разрыва, встреча с Викой и детьми. Потом вроде как старую одежду подлатали — ничего, прилично, в таком ещё ходят. Да только расползлась одежда по швам, не только на свадьбу — огород полоть не наденешь.

Маринка поздравительную речь репетирует. Свидетельница Маринка — теперь свидетельница моего великого позора, моей непростительной глупости. Да, мама так и сказала: «Непростительная глупость». Никогда между ними не случался скандал, теперь случился. Мама собралась и среди ночи уехала к отцу на дачу. А перед этим она столько всего Даше наговорила — вспоминать страшно. Уговаривала, приводила примеры, плакала, а когда поняла, что Даша будет стоять насмерть, чуть ли не площадной бранью осыпала дочь. Мама права, уж кто, как не она, хочет счастья Даше, а та сама от него отказывается! Да не отказываюсь я от счастья, моя дорогая, моя любимая мамочка! Я отказываюсь от несчастья. Произошло то, от чего я ограждалась, пряталась. Оно царапает, а я прячусь, больно царапает, а я терплю, прячусь, не вижу, не слышу, не хочу ничего замечать.

…Даша идёт на первое свидание с Гришей и Анечкой. Договорились встретиться в Сокольниках, там есть где порезвиться детям. Даша волнуется. Издалека увидела — стоят. Илья держит за руку Анечку. На ней нежно-розовое платьице с белой оборкой, в каштановых волосах роскошный бант, тоже белый. Гриша в красной кепке, нарядном голубом костюмчике. Чистенькие, ухоженные. Дети Ильи. Анечка скачет на одной ножке, норовит вырвать руку, Илья держит крепко. Гриша что-то, Даше не видно, сосредоточенно вертит в руках. По сторонам не смотрит. Илья заметил Дашу, радостно махнул ей рукой. Дорогое лицо засветилось улыбкой.