Карен Хорни - Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию

В некоторых случаях он вообще лишает себя, задавив все желания в этом отношении. У него не возникает даже эротических фантазий или, если они все-таки появляются, это обрывки фантазий – вот и все, что составляет его сексуальную жизнь. Его реальный контакт с другими остается на уровне отдаленного дружеского интереса.

Если у него все-таки складываются продолжительные отношения, он и тогда должен сохранять дистанцию. В этом отношении он – полная противоположность смиренному типу с его неуемной страстью быть одним целым с партнером. Для него существует несколько способов сохранять дистанцию. Он может исключить секс как слишком интимную вещь для постоянных отношений и удовлетворять свои сексуальные потребности с чужими людьми. И наоборот, он может ограничить отношения сексуальными контактами, не посвящая в свои переживания партнера [67] Фрейд отмечал это явление, он считал его особенностью мужской сексуальности и пытался объяснить на основе двойственной установки мужчины по отношению к своей матери (З. Фрейд. «Об унижении любовной жизни»). . В браке он может быть внимателен к партнеру, но о себе старается не говорить. Он может настаивать на том, чтобы посвящать себе значительную часть времени, или на том, чтобы путешествовать в одиночестве. Он может ограничивать отношения выходными днями или совместными поездками.

Позволю себе одно замечание, значение которого мы увидим позднее. Страх перед эмоциональной вовлеченностью – это не то же самое, что отсутствие положительных чувств. Напротив, не было бы необходимости так строго стоять на страже своего покоя, если бы у него был общий запрет на нежные чувства. Он способен на глубокие чувства, но они должны оставаться его внутренней святыней. Это его и только его личное дело. В этом отношении он отличается от высокомерно-мстительного типа, который тоже замкнут, но бессознательно напрочь отучил себя от положительных чувств. Он отличается от него и тем, что не хочет сближения с другими через сопротивление, тогда как высокомерный тип часто одержим гневом, и битва – его родная стихия.

Другая характеристика «отставного» человека – его сверхчувствительность к влиянию, давлению, принуждению или узам любого рода. Это напрямую связано с его отстраненностью. Еще до начала каких-то личных отношений или коллективной деятельности он может испытывать страх перед продолжительной связью. И вопрос о том, как он сможет от нее освободиться, встает перед ним заранее, когда ее еще нет и в помине. Перед женитьбой этот страх и вовсе может перерасти в панику.

Не важно, что ему покажется принуждением и вызовет его возмущение. Это может быть любое соглашение: договор об аренде жилья, долгосрочный контракт. Это может быть физическое давление, даже от воротничка сорочки, пояса, туфель. Может быть дискомфорт от того, что кто-то загораживает ему вид. Он может возмутиться, что другие от него чего-то ждут – рождественских подарков, ответов на письма, оплаты счетов в определенное время. Это может распространяться на общественные институты, уличное движение, условные соглашения, постановления правительства. Он не борется против всего этого – он и не боец; но внутри себя он бунтует и может сознательно или бессознательно фрустрировать других в своей пассивной манере – не отвечая или забывая.

Его чувствительность к принуждению определяет его инертность и ограничение желаний. Так как усилия прилагать лень, он может счесть любое ожидание от него какого-то действия принуждением, даже если это явно в его интересах. Связь с ограничением желаний более сложная. Он боится, и на то есть причины, что кто угодно, более волевой, может легко навязать ему что угодно и подбить его на что угодно одной своей большей решимостью. Но здесь не обходится без экстернализации. Не имея собственных желаний или предпочтений, ему покажется, что он уступает желаниям другого человека, когда на самом деле следует за собственными. Приведу пример из обычной жизни: молодого человека пригласили в гости, но в тот день он должен был встретиться со своей девушкой. Однако в то время он ситуацию видел по-другому. Он встретился с девушкой, считая, что «уступает» ее желанию, и весь вечер возмущался «принуждением» с ее стороны. Один мой пациент очень правильно заметил: «Природа не терпит пустоты. Когда молчат твои желания, врываются желания других». Могу только добавить: желания существующие, предполагаемые или перенесенные на них.

Чувствительность к принуждению затрудняет психоаналитическую работу тем больше, чем больше в пациенте не просто негативного отношения, а негативизма. Его могут снедать нескончаемые подозрения, что психоаналитик хочет на него повлиять и переделать его по заранее заготовленному образцу. Эти подозрения малодоступны для психоанализа, если инертность пациента не дает ему проверить любое предположение психоаналитика, несмотря на все его просьбы. Мотивируя тем, что психоаналитик оказывает на него неподобающее влияние, он может отвергать любой вопрос, утверждение или интерпретацию, которые явно или неявно задевают какую-то его невротическую позицию. Прогресс в этом отношении недостижим из-за того, что он не будет долгое время выказывать никаких подозрений, поскольку боится трений. Он может просто отнести это в счет личных предрассудков психоаналитика или его хобби. Так что не стоит беспокоиться об этом, и можно все это проигнорировать. Например, психоаналитик, может предположить, что имеет смысл исследовать отношения пациента с другими людьми. Пациент тут же переходит в оборону, думая про себя, что психоаналитик хочет пробудить в нем стадные инстинкты.

И последнее, что сопутствует «уходу в отставку», – это отвращение к переменам, ко всему новому. Оно тоже очень разнится по форме и силе. Чем сильнее инертность, тем сильнее ужас перед переменами и будущими усилиями. Он лучше смирится со status quo (будь это работа, жилье, начальник или супруг), чем будет что-то менять. Ему не приходит в голову и то, что в его силах улучшить ситуацию. Можно сделать перестановку в квартире, больше времени отдыхать, больше помогать жене. Подобные предложения он встречает с вежливым равнодушием. Помимо инертности за эту установку отвечают еще два фактора. Поскольку от любой ситуации его ожидания не высоки, его побуждение изменить ее в любом случае не отчетливо. И он считает любой порядок вещей определенным раз и навсегда. Это просто такой человек, конституция у него такая. Жизнь такая – это судьба. Хотя он и не жалуется на ситуацию, которая была бы невыносима для большинства, его смирение с положением вещей часто похоже на мученичество смиренного типа. Но сходство чисто внешнее: источники смирения совершенно различные.