Борис Кипнис - Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Ну уж если так наш полководец писал о Репнине при ясном июньском солнышке, то не странно, что когда наступил сентябрь, он именует его «Луцифер Мартинист» [1198] Суворов А. В. Письма. – С. 238. , а когда зарядили октябрьские дожди, настроение его совсем упало:

«И супруг вранов едва здесь видим. С новой луны непрестанные дожди, темнота, мрак, краткие дни. Бури заносят плотины; обновляющиеся необратимости <���…> В сих трудах и сокращающейся жизни оставь меня в покое, о, Фальгот! [1199] Репнин. Суворов вообще в своих письмах многим давал прозвища. Это прозвище образовано от слов фагот (Репнин голосом его напоминал) и фальшь. , возпитанный при дворе и министре [1200] Его дядя, граф Н. И. Панин, был главой Коллегии иностранных дел. и от того приобретенными качествами препобеждающий грубого солдата! Не довольно ли уже ты меня унизил? <���…> Ты меня якобы хвалишь: твой лай не столько мне вреден. Под сею благовидностию плевелы скрыты и под розами терны!» [1201] Журнал Министерства народного просвещения. – 1856. – Ч. 92. – № 10. – С. 3637 (далее – ЖМНП.)

Эти тяжелые мысли одолевают Суворова к концу 1792 г. Мы пока не будем более обращаться к его опасениям по поводу коварных происков Репнина и прочих, а скажем хотя бы два слова о другой причине нервного состояния генерала – о любимой Наташе.

Страх развращающего влияния придворных нравов не исчез, но уменьшился, так как Суворову пришло на ум вернейшее, как он думал, средство против них – выдать дочь замуж. Дело было в том, что, вступив в брак, она автоматически переставала быть фрейлиной, таково уж было придворное правило. Но где же найти подходящего и достойного жениха? Новая забота овладела его тревожным сознанием. Он, конечно же, ни на день не забывает о ней:

«Что дите читает, шьет, вяжет и для здоровья прыгает, гуляет, за рапорт благодарность П[етру] Гр[игореви]чу» (11 июля 1791 г.) [1202] Русская старина. – СПб., 1872. – Т. 6. – С. 410. ».

«Между нами: Вы знаете у меня больше всего на сердце благонравие моего невинного ребенка» (14 июля 1791 г.) [1203] Там же. ».

Письмо о сонной фантасмагории, приведенное в предыдущей главе, написано на следующий день. В нем же и первый сигнал опасности провала марьяжного замысла: отказ Салтыкова от брака его сына с Наташей. Через два дня тревога прорывается в письме к Хвостову:

«С Наташею не решено. Боже мой! Что такое? Крушусь…» [1204] Русская старина. – СПб., 1872. – Т. 6. – С. 411.

Через три недели:

«И засыхает роза! Ежели с сыном Г[рафа] Н[иколая] И[вановича] отложено, не довольно ли? На что было надеждою питать, что останется там, где я в С[анкт] П[етер]б[ург]е живу» [1205] Там же. С. 414. .

Наступил 1792 год, и на горизонте появился жених: в мае наш труженик пишет Хвостову:

«…торопитесь замужить Наташу, и истинно утверждаюсь с К[нязем] С[ергеем] Николаевичем] Долг[оруковым]. Мать его из Строгановых, сии все негорды. Что до нравов, то взирайте на ея дочь Пашу. К[нязь] В[ладимир] С[ергеевич] добрый человек [1206] Старый дипломат теперь скромно жил в Москве. » [1207] Суворов А. В. Письма. – С. 229. .

Молодой поручик, осматривавший укрепления, строившиеся в Финляндии Суворовым, чем-то ему приглянулся, и «инженер поневоле» начал торопиться. Вскоре он пишет Хвостову просто директивно:

«Наташу пора с рук – выдать замуж! Не глотать звезды, довольно ей К[нязя] Серг[ея] Николаевича] Долгорукова. Не богат – не мот, молод – чиновен, ряб – благонравен. Что ж еще скажете? Мне он кажется лутче протчих. Сродники не мешают. Бедности пособлю службою, поелику здравствую. Благоприобретенное уж ей отсулено [1208] Наташе было завещано 1500 душ обоего пола. и укрепляю приданым! Сам я без того сыт» [1209] Суворов А. В. Письма. – С. 229. .

Во всем здесь виден его любимый «рубленый» солдатский слог. Настроение у него поднялось от появившейся долгожданной перспективы, и на душе стало светло. В таком же духе тут же пишет он и самому молодому человеку:

«Князь Сергей Николаевич! Моя Наташа Ваша невеста, коли вы хотите. Матушка Ваша и Нестор Ваш благословят! Нет, довольно сего слова. Да, покажите после их письма для скорых мероположениев…» [1210] Там же. С. 629.

Однако брак сей расстроился, так как Хвостов был против этого брака, разузнав, что мать сего «протеже» не из Строгановых, а из Салтыковых [1211] Суворов А. В. Письма. – С. 629. . Суворов, прочтя его письмо, ответил тут же Хвостову 1 июня:

«Я истинно не знал, что К[нязь] С[ергей] Николаевич] Д[олгоруков] родня Г[рафу] Н[иколаю] И[вановичу] С[алтыкову]. Одно то отторгало бы меня для моей свободы» [1212] Там же. С. 230. .

Вся эта история получила завершение в письме к «племяннику» от 15 августа 1792 г.:

«…и ныне моя дочь место отцовского дома в вышних чертогах, подобно как электр разрывает твердыню храма, для бегу от дальных обязательств. Отныне уж мою дочь всем на все возвещайте с детской юности, в которой ей оставаться 2–3 года…

К[нязь] П[етр] Н[иколаевич] Д[олгорукий] буде с обманом сюда, пусть сидит дома. Столько самому с ума нельзя, склизку. <���…> развязан от всех сует мирских, кроме милаго дитяти в пункте ея цел[о]мудрия. <���…> Наташа остается уже мне в Ц[арских] чертогах блюдите, не ввергните в напасти! Дух Г[оспо]день вам помощник» [1213] РНБ ОР Ф. 755. Т. 12. Л. 13–13 об. .

Ну что ж, дочь и себя он спас от неудачного брака, но настроение стало ухудшаться снова. Но оказавшись на самом дне меланхолии, разъедающей его душу, Суворов находит спасение – в поэзии. Он сам пишет об этом Хвостову все в том же злосчастном октябре 1792 года:

«Странствую в сих каменомшистых местах, пою из Оссиана. О, в каком я мраке! Пронзающий темноту луч денного светила дарит меня» [1214] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 119. .

Эти три фразы – свидетельство не угасающей с годами в Суворове любви к словесности. Оссиановы поэмы были крупнейшим событием в европейской литературе того времени. Сам эпос, воспевавший подвиги древних кельтских героев, был подделкой, но подделкой гениальной, юного шотландского поэта Д. Макферсона. Генерал попытался в письме его образами выразить свои чувства:

«Воззри Лада, на сей донный плитник: сто сухих дубов его пожигают безконечно» [1215] Там же. С. 120. .

Пройдет семь лет, и Гавриил Державин, воспевая его победы в Италии, оссиановым слогом напомнит нам об этих ста дубах:

Но это впереди, а пока что Суворов продолжает письмо:

«Состав из лены мещет его в густые облака, они падают, и воздух наполнен мглою. Но что я вижу! Толстота земли изгибается под непрозрачными волнами быстротечного Сайма. Где же мой друг Штейнгель? [1217] Ф. Ф. Штейнгель, барон, в 1791–1792 гг. подполковник Генерального штаба, обер-квартирмейстер Суворова. В объятьях ли его любезной супруги или в беседе с душами, переселенными в густые туманы? Он повергает меня в уныние, умножает мою печаль, летящую с юга. О барды! воспойте тамошнюю радость, поелику вы о ней от кулдеев слыхали. Скоро ли меня перенесут тамошние орлы в те медомлечные страны, где я толико упразднялся с бранноносцами и где бы я тонкой воздух, в ваше снежное время наполненный зефирами, приятно разделил, хотя на росе мира [1218] Эта фраза – намек на желание перевода на юг. » [1219] Суворов А. В. Документы. – Т. 3. – С. 120. .