Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

Отсюда следует, что религию не стоит ни превозносить, ни развенчивать как целостное явление; ее стоит рассматривать в логике «Евтифрона». Если какая-то религиозная деятельность опирается на доказуемые доводы, ее нужно поощрять, но не стоит давать общественным движениям карт-бланш только потому, что они религиозные. В определенные времена религия приносила пользу, заботясь об образовании, социальной поддержке, охране здоровья, психологической помощи, разрешении споров и других важных для общества вещах (хотя в развитых странах подобные усилия светских институтов оказались во много раз успешнее; ни одной религии пока не удалось победить голод, болезни, неграмотность, войны, убийства и бедность в той мере, которая показана во второй части этой книги). Религиозные организации дают ощущение солидарности и взаимной поддержки, приобщают к искусству, архитектуре и ритуалам удивительной красоты, а благодаря своей многотысячелетней форе позволяют удивительно ярко прочувствовать историю. Я сам с большим удовольствием пользуюсь всем этим.

Если положительный вклад религиозных институтов объясняется их ролью как гуманистических объединений гражданского общества, тогда все эти преимущества могут быть никак не связаны с верой, и, как выясняется, дело обстоит именно так. Давно известно, что прихожане в целом счастливее и больше склонны к благотворительности, чем те, кто в церковь не ходит, но политологи Роберт Патнэм и Дэвид Кэмпбелл обнаружили, что эти положительные характеристики не зависят от веры в Бога, сотворение мира, рай или ад [1277] Участие в жизни общины, а не религиозная вера объясняет преимущества принадлежности к конфессии: Putnam & Campbell 2010; Bloom 2012 and Susan Pinker 2014. Недавнее исследование, подтвердившее то же самое для более низкой смертности: Kim, Smith, &Kang 2015. . Атеист, присоединившийся к религиозной общине из-за верующего супруга, так же щедр, как и набожный прихожанин, а вот фанатик, который молится в одиночестве, не особенно склонен чем-то жертвовать ради других. К тому же участие в работе светских благотворительных обществ – а это, согласно исследованию Патнэма и Кэмпбелла, может быть даже членство в лиге игроков в боулинг – тоже развивает в нас чувство общности и гражданские добродетели, вспомним хотя бы масонов-шрайнеров (с их детскими больницами и ожоговыми отделениями), Ротари-клуб (и его вклад в ликвидацию полиомиелита) и Лайонс-клуб (который борется со слепотой).

Когда религиозные институты преследуют гуманистические задачи, они заслуживают благодарности, но в противном случае не стоит ограждать их от критики. Приведу лишь несколько примеров: отказ в медицинской помощи больным детям в сектах, полагающихся на исцеление молитвой, противодействие эвтаназии, разрушение преподавания естественных наук в школах, запрет биомедицинских исследований в щекотливых областях вроде стволовых клеток, а также подрыв способных спасти множество жизней мер общественного здравоохранения – пропаганды контрацепции, раздачи презервативов и вакцинации против ВПЧ [1278] Реакционное влияние религии: Coyne 2015. . Нельзя допускать и того, чтобы религии пользовались презумпцией высоты своих мотивов. Надежды веристов на то, что морализаторское рвение евангельских христиан можно поставить на службу усовершенствованию общества, регулярно рассыпаются в прах. В 2000-е годы двухпартийная коалиция борцов за охрану окружающей среды рассчитывала, что точки соприкосновения с христианами-консерваторами по вопросу климатических изменений удастся найти на почве «заботы о Творении». Но евангельские христиане – важнейшее крыло Республиканской партии, которая избрала стратегию абсолютного несотрудничества с администрацией Обамы. Политический трайбализм перевесил, и евангелисты сомкнули ряды с прочими республиканцами, предпочтя радикальное либертарианство христианскому природоохранному тщанию [1279] Бог и климат: Bean & Teles 2016; см. также прим. 83 к главе 18. .

Аналогичным образом 2016 год подарил нам мимолетную надежду, что христианские добродетели скромности, воздержания, всепрощения, благопристойности, благородства, бережливости и сострадания к слабым настроят евангельских христиан против тщеславного воротилы игорного бизнеса, злопамятного распутного женоненавистника, который выставляет напоказ свое богатство и презирает всех остальных, называя их лузерами. Но нет: Дональда Трампа поддержал 81 % белых консервативных прихожан – больше, чем в любой другой демографической страте [1280] Поддержка Трампа евангельскими христианами: см. прим. 34 к главе 20. . Он завоевал их голоса не в последнюю очередь обещанием отменить закон, запрещающий не облагаемым налогами благотворительным организациям (в том числе церквям) участвовать в политической деятельности [1281] A. Wilkinson, “Trump Wants to ‘Totally Destroy’ a Ban on Churches Endorsing Political Candidates,” Vox, Feb. 7, 2017. . Жажда влияния поборола все христианские добродетели.

Ну хорошо, религиозные догматы, идущие вразрез с фактами, принимать всерьез больше невозможно, а религиозные этические нормы полностью зависят от того, можно ли их обосновать с точки зрения светской морали. Как тогда обстоит дело с претензиями религии на мудрость в вечных вопросах бытия? Излюбленный тезис веристов гласит: только религия способна задеть самые глубокие струны человеческого сердца. Наука никогда не сможет ответить на великие экзистенциальные вопросы жизни, смерти, любви, одиночества, чести, потери, вселенской справедливости и метафизической надежды.

Это тот тип утверждения, который Деннет (цитируя знакомого ребенка) называет «глубокомыслицей»: они покрыты патиной мудрости, но, если вдуматься, оказывается, что это полная чепуха. Начать с того, что альтернатива «религии» как источнику смысла – это не «наука». Никто никогда не предлагал искать духовных озарений в ихтиологии или нефрологии; их источник, скорее, вся система человеческого знания, разума и гуманистических ценностей, частью которой является и наука. Верно и то, что отдельные части этой системы берут начало в религии, например язык и аллегории Библии, труды мудрецов, раввинов и духовных писателей. Но на сегодняшний день ее нерелигиозных компонентов куда больше, от этических споров, уходящих корнями в философию Древней Греции и эпохи Просвещения, до представлений о любви, потере и одиночестве в пьесах Шекспира, у поэтов-романтиков, в романах XIX века и в произведениях других великих художников и писателей. Если оценивать его по универсальным критериям, вклад религии в решение главных вопросов бытия оказывается вовсе не глубоким и вневременным, но мелким и архаичным, взять хотя бы религиозную концепцию «справедливости», подразумевающую наказание богохульников, или религиозную концепцию «любви», обязывающую жену подчиняться мужу. Как мы уже знаем, любое представление о жизни и смерти, подразумевающее существование нематериальной души, сомнительно с фактической стороны и опасно с моральной. А так как вселенской справедливости и метафизической надежды (в отличие от человеческой справедливости и земной надежды) не существует, то и стремиться к ним бессмысленно. Мнение, что люди должны искать более глубокие смыслы в вере в сверхъестественное, смотрится, таким образом, не особенно привлекательно.