Стивен Пинкер - Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса

По всем этим причинам ни один ответственный человек не станет утверждать, что мы можем просто продолжать накачивать воздух углекислым газом и одновременно мазать атмосферу кремом от загара. Однако физик Дэвид Кит обосновывает в своей книге 2013 года целесообразность умеренной, гибкой и временной формы геоинженерного вмешательства. «Умеренность» означает, что сульфаты или кальцит нужно использовать в количестве, достаточном для замедления потепления, а не его полного прекращения; умеренность важна, поскольку небольшие манипуляции с меньшей вероятностью приведут к неприятным сюрпризам. «Гибкость» подразумевает, что манипуляции нужно проводить осторожно и постепенно: тщательно их контролировать, постоянно адаптировать и при необходимости прекратить. Наконец, говоря о «временности», Кит имеет в виду, что цель такой программы – обеспечить человечеству передышку, пока оно не избавится от выбросов парниковых газов и не снизит концентрацию CO 2в атмосфере до допромышленного уровня. На опасения, что мир навсегда останется зависимым от геоинженерии, Кит возражает: «Возможно ли, что к 2075 году мы не придумаем, как очищать воздух, скажем, от пяти гигатонн углерода в год? Мне в это плохо верится» [450] “Умеренное, гибкое и временное” вмешательство: Keith 2015. Избавиться от 5 гигатонн CO 2 к 2075 года: Keith 2015. .

Хотя Кит – один из самых крупных специалистов по геоинженерии в мире, его никак не обвинишь в том, что восторг по поводу инноваций заводит его слишком далеко. Столь же вдумчивый подход мы видим в книге журналиста Оливера Мортона «Обновленная планета» (The Planet Remade, 2015), которая, помимо последних технологических новинок, рассматривает исторические, политические и нравственные аспекты геоинженерии. Мортон доказывает, что человечество уже больше века вмешивается во всемирный круговорот воды, азота и углерода, так что сохранять планету в ее первозданном состоянии нам уже поздно. А учитывая масштаб проблемы глобального потепления, наивно полагать, что мы сможем решить ее быстро или легко. Изучение любой возможности минимизировать вред для миллионов людей, пока не будет найдено постоянное решение, кажется полностью оправданным, и Мортон предлагает несколько сценариев того, как программа умеренного и временного геоинженерного вмешательства может быть реализована даже в мире, где еще нет идеальной системы общепланетарного управления. Правоведу Дэну Кахану, в свою очередь, удалось развеять миф, что осведомленность о методах геоинженерии создает моральный риск; напротив, получив такую информацию, люди начинают больше задумываться о глобальном потеплении и избавляются от предрассудков, навязанных политической идеологией [451] Осведомленность о геоинженерии усиливает озабоченность климатическими изменениями: Kahan, Jenkins-Smith, et al. 2012. .

Несмотря на полувековую панику, человечество не движется неумолимо к экологическому самоубийству. Страх нехватки природных ресурсов не имеет под собой оснований, как и мизантропический экологизм, который видит в людях гнусных осквернителей девственной планеты. Просвещенный экологизм признает, что людям нужно использовать энергию для избавления от нищеты, на которую их обрекли энтропия и эволюция. Он ищет решения, как это делать, причиняя наименьший вред планете и ее обитателям. История показывает, что этот современный, прагматичный и гуманный подход может сработать. По мере того как мир становится богаче и технологичней, он дематериализуется, декарбонизируется и уплотняется, спасая тем самым территории и биологические виды. Становясь богаче и образованней, люди все больше беспокоятся об окружающей среде, придумывают все новые способы ее сохранить и готовы все больше за них платить. Во многом окружающая среда уже сейчас наверстывает упущенное, и это придает нам решимости в борьбе с несомненно серьезными остающимися проблемами.

Первая из них – это выбросы парниковых газов и та угроза опасного изменения климата, которую они создают. Люди иногда интересуются моим мнением, примет ли человечество вызов или опустит руки, позволив случиться катастрофе. Я всегда отвечаю, что мы примем этот вызов, но тут важно понимать природу моего оптимизма. Экономист Пол Ромер различает самодовольный оптимизм – ощущения ребенка, ожидающего подарков рождественским утром, – и обусловленный оптимизм, как у ребенка, который мечтает о доме на дереве и осознает, что он сможет его построить, если найдет доски и гвозди, а потом убедит помочь других детей [452] Самодовольный и обусловленный оптимизм: Romer 2016. . В отношении изменения климата нельзя быть самодовольно оптимистичными, но обусловленный оптимизм тут уместен. В нашем распоряжении есть некоторые реально осуществимые способы предотвратить урон, и мы знаем, как разработать новые. Эти проблемы поддаются решению. Это не значит, что они решатся сами собой, но это значит, что мы сможем их решить, если продлим действие тех благотворных сил современности, которые помогали нам до сих пор. Среди прочего это общественное процветание, разумно регулируемые рынки, система надгосударственных институтов и инвестиции в науку и технологии.

Насколько велика инерция прогресса? Может ли он внезапно остановиться или откатиться назад? История насилия дает нам возможность поискать ответ на эти вопросы. В книге «Лучшее в нас» я доказывал, что по состоянию на первое десятилетие XXI века снижались все объективные показатели насилия. Пока я ее писал, рецензенты предупреждали меня, что все может перевернуться с ног на голову еще до того, как первые экземпляры попадут на прилавки. (Людям тогда не давала покоя возможная война – не исключено, что ядерная – между Ираном и либо Израилем, либо США.) Книга увидела свет в 2011 году, и обрушившийся на нас с тех пор поток плохих новостей, кажется, сразу сделал ее неактуальной: тут и гражданская война в Сирии, и зверства «Исламского государства», и терроризм в Западной Европе, и авторитаризм в Восточной Европе, и полицейское насилие в США, и преступления на почве ненависти вкупе с прочими проявлениями расизма и мизогинии со стороны озлобленных популистов по всему Западу.

Однако поверить, что снижение уровня насилия сменилось ростом, нас заставляют все те же когнитивные искажения – эвристика доступности и приоритет негативного, из-за которых нам трудно было принять саму возможность этого снижения. В следующих пяти главах я снова обращусь к цифрам и попробую объективно взглянуть на плохие новости последних лет. Я прослежу историческую динамику отдельных показателей насилия вплоть до сегодняшнего дня, особо упоминая последние данные, которые были доступны мне на момент публикации «Лучшего в нас» [453] Графики в книге «Лучшее в нас», как и в этой книге, отражают самые свежие доступные данные. Тем не менее статистические сведения обычно не обновляются в режиме реального времени, но проходят тщательную проверку на точность и полноту и потому публикуются спустя какое-то время после самого недавнего включенного в них года (как минимум год спустя, хотя этот промежуток и становится все короче). Некоторые наборы данных вообще не обновляются или же меняют свои критерии, делая данные по разным годам несопоставимыми. Из-за всего этого, а еще из-за времени, необходимого для подготовки книги к печати, временной промежуток, отраженный в графиках «Лучшего в нас», заканчивается ранее 2011 года, а в этой книге охватывает самое позднее 2016 год. . Семь лет – это мгновение для истории, но произошедшие за этот период изменения могут хотя бы приблизительно показать, основывалась ли моя концепция на удачно выбранном моменте или же отражает по-прежнему актуальные тенденции. Что более важно, я постараюсь объяснить эти тенденции с точки зрения глубинных исторических сил, рассмотрев их в контексте всемирного прогресса, который является главным предметом этой книги. (Я также сделаю еще несколько предположений о том, что же это за силы.) Начну я с самой гипертрофированной формы насилия – с войны.