Павел Соболев - Адекватное познание реальности, или Как заставить облей думать? [litres самиздат]

Именно так язык является средством упорядочивания действительности, осуществляющегося за счёт вычленения из неё существенных (называемых, обозначаемых) характеристик. Животное же, в отличие от человека, неспособно так дробить воспринимаемую действительность, а потому в его восприятии то, что мы описали понятием "ужин", будет лишь разрозненной совокупностью предметов, вычленять из которых оно способно будет лишь те, что в данный момент представляют для него наибольший интерес (запахи пищи, вид пищи или же движущихся людей). Животное, как и маленький ребёнок, ещё не владеющий языком в полной мере, будет воспринимать картину в целом.

Здесь вспоминается эпизод, когда автор этих строк ехал в поезде по вятским просторам с одной очаровательной цирковой гимнасткой… В какой-то момент, созерцая красивые луга, гимнастка увидела пасущуюся лошадь. Тогда она сказала :

– Интересно, вот о чём она сейчас думает?

Гимнастка сказала это о лошади, мирно щиплющей травку…

Автор этих строк с иронией ответил:

– Конечно, она думает "Вот сейчас доем этот пучок травы, потом тот, потом ещё вон тот сочный стебель, а потом надо идти по делам, к семье, кормить жеребят и брыкаться с конём"…

Очаровательная гимнастка широко улыбнулась.

В том-то и дело, что животное ни о чём подобном думать не может. Грубо говоря, ему попросту нечем думать. У него нет языка, нет слов для обозначения всех этих явлений. А раз явление не обозначено словом, то ему нет места в нашем представлении.

Говоря о роли языка в качественном развитии психики, историк Б.Ф. Поршнёв говорит : "сконструировать новую задачу животному нечем" (Поршнёв, 1974). А человеку это под силу :он конструирует мир вокруг себя посредством языка, называя, и тем самым как бы "высвечивая" для своего внимания, те или иные воспринимаемые явления, делая их приоритетными среди мириад других одновременных раздражителей.

Из всего этого следует, что язык – это орудие человеческой психики.

Язык– способ познания действительности путём её расчленения на составляющие. И только тогда становится возможным изучать явления в их "препарированном" виде, а не в том, в каком они даны в непосредственном восприятии.

Возвращаясь к примеру с курицей и писком её цыплёнка по аналогии с лошадью, щиплющей траву, можно понять, что нет в её психике таких представлений, как "Мой сыночек! Ему плохо! Надо помочь!". В восприятии курицы может быть лишь нерасчленённый набор стимулов, так как у неё попросту нет языка. Она реагирует на писк цыплёнка по схеме безусловного рефлекса (активный раздражитель), и стоит только сделать этот писк неслышным для неё (но сохранив видимость трепыхающегося на привязи потомства), так курица сразу успокаивается и продолжает дальше вести свой обыденный образ жизни.

В ходе интересного эксперимента ещё в 30-е годы прошлого столетия была продемонстрирована роль языка в формировании картины мира и понимании связей между явлениями действительности.

Перед разными животными (обезьяны, собаки и птицы) выставлялся ряд непрозрачных баночек, затем на глазах у животного в первую баночку клалась пищевая приманка, и баночка переворачивалась, скрывая её из виду. Животное бежало именно к этой баночке, с которой и были произведены все манипуляции, переворачивало её и съедало приманку. В следующий раз приманка помещалась уже во вторую баночку, но уже не на глазах животного, а скрыто. Тогда животное вновь бежало к той баночке, где впервые обнаружила приманку, то есть к первой баночке. Но не найдя приманки под ней, переходило ко второй баночке и извлекало приманку уже из-под неё. Такая последовательность действий производилась несколько раз, и каждый раз приманка по задумке экспериментатора убиралась под следующую банку. Но ни одно животное не оказалось способным понять принцип "следующий", и всегда бежало туда, где приманка была обнаружена в прошлый раз.

И совершенно иначе эксперимент разворачивался, когда тестировали ребёнка 3,5-4 лет. Он уже владеет речью, он знает понятие "следующий", которым описывается сам принцип перемещения чего бы то ни было дальше, и потому, владея этим словом, ребёнок владел и пониманием этого принципа. В итоге ребёнок без труда определял суть задачи и очень быстро понимал, что приманка находится под следующей баночкой, под которой её прежде никогда не было (цит. по Лурия А. Р., 1975). Вся разница в том, что у животных попросту нет языка, посредством которого они могли бы обобщить свой прежний опыт, у них нет слов, в которые они могли бы "запечатать" этот опыт и тем самым вывести какой-либо для них принцип. Из-за отсутствия языка животное неспособно реагировать на некоторый абстрактный принцип, потому что ему нечем его сформулировать, и поэтому животное способно реагировать только на непосредственные ощущения (на то, что есть СЕЙЧАС) или же на показания своей памяти (на то, что БЫЛО РАНЬШЕ), но никак не может предсказать (то, что БУДЕТ ДАЛЬШЕ).

Язык и счёт – это не просто случайные спутники в человеческой жизни, а самые что ни на есть орудия, средства дробления и осознанного восприятия явлений этой действительности. Таким образом, мы вновь вернулись к тезису о том, что для объективного познания действительности её необходимо расчленять на составляющие. Именно языком и счётом человек учится производить первые опыты по такому расчленению (анализу) воспринимаемого мира уже в раннем детском возрасте. То есть человек попросту неспособен познать действительность, если бы не умел выделять из неё существенные характеристики, что он и проделывает за счёт языка и счёта. Всё, что он способен был бы воспринять в противном случае, это лишь нерасчленённый набор стимулов, единую сплошную картину, заострить внимание в которой он мог бы только на самом ярком стимуле, не замечая в данный момент все прочие.

Взять, к примеру, дегустацию вина… Автор этих строк большой любитель вина и активный участник разного рода дегустаций, потому возьмём для примера именно дегустацию вина.

Когда человек подносит к носу бокал замечательного французского вина, то в поле его обонятельных ощущений возникает невероятно богатый набор ароматов. Это разнообразие ни на что не похоже. И одновременно фрагментами что-то напоминает. Но в целом же это аромат чего-то неописуемого, слова подобрать невозможно. И тогда сомелье говорит : "вы можете ощутить здесь ноты чёрной смородины"… Участники дегустации прислушиваются к ароматам, и вдруг чётко ощущают именно запах чёрной смородины. Но он здесь не единственный, он лишь "выдвинулся" вперёд под действием речевой команды сомелье. На "заднем фоне" совокупного аромата вина продолжают "топтаться" десятки других сложно описуемых ноток, и запах смородины – лишь один из всего букета, один из многих. Дальше сомелье говорит: "также можно ощутить запах солёных крекеров"… И тогда все участники дегустации ощущают, как аромат смородины уходит в сторону, в толпу всех прочих ноток букета, а на передний план "выдвигается" уже именно запах солёных крекеров.