Григорий Тульчинский - Фейки: коммуникация, смыслы, ответственность [litres]

Президент, от своего имени произнося или публикуя написанный другим текст, не становится фейком, он не может сослаться на то, что ему подсунули неотредактированный текст. Он может утверждать, что его неверно поняли, но не отказываться от авторства. Хотя он и не писал данный текст, он не может отказаться от ответственности за его публикацию и от имплицируемых фактом публикации иллокутивных намерений. Говоря о неправильном понимании, он может перенести вопрос в область перлокуции – настаивая на предполагаемом им понимании его намерений. Но тот же текст может стать фейковой новостью, если будет опубликован как анонимный или же представлен как утечка и т. п. Фейковость связана с манипулированием двух типов конвенций: с одной стороны, автор-фейк требует признания своих произведений за действительность, а с другой, нарушает перформативные обязательства. Этому может способствовать характерная для политического дискурса автономность воображаемого контекста, что позволяет перекладывать ответственность за сказанное то на реального автора («разоблаченный фейк»), то на автора-индекса.

Возможно возникновение и различных теневых авторов, то есть приписывание дополнительных индексов. Теневой автор – это тот же говорящий, но определяемый применительно к другому контексту. Так, премьер может выступать под иной ипостасью, не предполагающей перформативных обязательств.

Например, действующая под курацией представителя главы государства «фабрика фейков» (современное Министерство правды) порождает автора, который выступает и как государственный чиновник, и как «свободный художник», и как «никто».

Возникают также и фейки-перлокутивные маркеры, они эксплицируют требуемый эффект (лайки, репосты, комменты). Говорящий распадается как на адресанта, так и адресата – репрезентирующего требуемую властью реакцию общества и определяющий конструируемую эффективность коммуникации. В отличие от неуклюжих печатных станков, описанных Родари и Оруэллом, новые информационные технологии позволяют одновременно порождать цепочку вымышленных коммуникантов, отражающихся друг в друге зеркальных образов. Система отражений выступает как модель социума. Такая ситуация в случае фейковости обнажает и доводит до экстремума характерное для политического дискурса отношение авторства как реализации некоторой операциональной функции и специфического модуса коммуникации в пространстве властных отношений.

Роль фактора автора в семантизации художественного текста явилась темой дискуссии еще в 1920-е годы. Можно выделить три основных подхода к проблеме авторского «я» – В.В. Виноградова, Г.О. Винокура и Ю.Н. Тынянова, которыми были предложены понятия «образа автора», «языковой личности» и «лирического героя». В настоящее время становится яснее, чем обусловлено различие между этими концепциями. Наиболее прагматическим, то есть ориентированным на то, что впоследствии было названо теорией речевых актов, был подход Г.О. Винокура [Винокур 1927]. Текст рассматривается как поступок и (речевое) поведение создавшего его лица, а «биография языковой личности» становится фактом истории культуры и языка:

«<���…> поэма есть не столько специфическое явление культуры, сколько авторский поступок, форма его поведения… Слово не только выражение некоторого смыслового содержания, но также некоторый социально-психологический акт того, кто его произносит. Оно, следовательно, не только передает нам, в своих предикативных образах, идеи и образы, но еще и подсказывает нам, в формах экспрессивных, каковы поза, манера, поведение того, кто совершает самый акт предикации… Типические формы авторского поведения откладываются на структуре поэмы как особое наслоение, как бы сообщающее поэме ее «собственное лицо»…Стилистические формы поэзии суть одновременно стилистические формы личной жизни» [Винокур 1927: 78–83].

Видимо, вследствие своей необычности, подход Г.О. Винокура оказал меньшее влияние на поэтику, чем концепция В.В. Виноградова, которая, пожалуй, наиболее лингвистична и обращена на текст, а не контекст:

«Мир, данный сразу с точки зрения разных диалектов, из которых творческой волей художника конструируется одна стилистическая система – это мир сложных разноплоскостных отражений, это не «объектный» мир, непосредственно ощущаемый за словом, а мир в лучах внутренних поэтических форм… Сказ, идущий от авторского «я», свободен. Писательское «я» – не имя, а местоимение. Следовательно, под ним можно скрыть что угодно… За художником всегда признавалось широкое право перевоплощения. В литературном маскараде писатель может свободно, на протяжении одного художественного произведения, менять стилистические маски. Для этого ему нужно лишь большое разнородное языковое хозяйство» [Виноградов 1926: 26].

В дальнейшем В.В. Виноградов значительно уточнил свою концепцию – «свободное», «местоименное» «Я» перерастает в «образ автора», благодаря которому сохраняется единство изменяемых «стилистических масок»: ведь «право перевоплощения» предполагает единство того, кто «перевоплощается». Но и при дальнейших уточнениях сохраняется исходный принцип: «образ автора» – это не столько говорящий, сколько «высшее стилистическое единство» текста.

Несомненно, дальнейшее развитие поэтики учитывало в той или иной степени оба приведенных подхода, но нaиболее известным здесь, в отличие от стилистики, оказалось решение, предложенное Ю.Н. Тыняновым. Оно занимает промежуточное положение между «биографическим» подходом Г.О. Винокура и «стилистическим» решением В.В. Виноградова. Суть подхода Тынянова, к сожалению, не развернутого им подробно, можно увидеть в его замечаниях о поэтике Блока:

«Эмоциональные нити, которые следуют непосредственно от поэзии Блока, …приводят к человеческому лицу за нею… Когда говорят о его поэзии, всегда за поэзию невольно подставляет человеческое лицо… Читатель за словом видит человека, за стиховой интонацией угадывает «личную». Вот почему необыкновенно сильна была в стихах литературная личность Блока (не живой, не «биографический» Блок, а совсем другого порядка, другого плана, стиховой Блок)» [Тынянов 1977: 123, 118, 170].

Помимо общеизвестных печатных работ Ю.И. Тынянова, до нас, благодаря В.А. Каверину, дошло резюме лекции Ю.И. Тынянова на тему о том, «что такое литературная личность и каким образом она связывается с авторским «я» – названным и неназванным». Ключевым положением этой лекции было то, что «<���…> в конечном счете книга становится «говорящим лицом», т. е. обращена к читателю как речь, и требует отзыва, ответа» [Каверин 1973: 78].