Владимир Обручев - В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.

Я застал в живых последних могикан этого поколения зна менитых ангарских лоцманов. Нас согласился сплавлять Се ребренников — величественный старик лет шестидесяти с седой бородой, крепкий и властный. Но надо было еще достать лодки: большую для груза и малую для поездок вдоль бере гов. Серебренников посоветовал мне проехать вверх по Ангаре в ближайшую деревню, где, по слухам, есть продажный карбас.

Действительно, там удалось купить плоскодонную лодку — карбас — грузоподъемностью на две-три тонны, а в Братском— шитик, небольшую лодку для разъездов по реке. Когда я бли же познакомился с Ангарой, я убедился, что шитик слишком медленно двигающаяся лодка для моих работ, и обменял его на легкий стружок — долбленую лодку из осины, идеальную по легкости и ходкости.

В Братском состоялось и первое наше серьезное знакомство с гнусом — так называют в Сибири всех летающих и пьющих кровь насекомых: комаров, мошек и слепней.

Задумав осмотреть гору на правом берегу Ангары, мы с Ка менским рано утром переправились из Братского на другой берег и начали подниматься по лесистому склону. Утро было великолепное, прохладное, и подъем не труден. Но по мере того, как солнце нагревало склон, по которому мы поднима лись, начали появляться все в большем количестве мошки. Наши сетки были рассчитаны на комаров, ячейки в них оказались слишком большие, и мошки свободно пролезали внутрь. Скоро в сетках было больше мошек, чем снаружи, и, выворотив сетку, я увидел сплошную копошащуюся серую массу. Не было сил больше терпеть их укусы, мы помчались вниз с горы и поспешили окунуть головы и руки в холодную воду. Несколько дней после этого Каменский ходил с распухшим лицом, а у меня распухли уши.

Первое знакомство со слепнями было также плачевным. Мы наняли в Братском лошадей и поехали на ближайшие железорудные месторождения Николаевского завода. Завод этот тогда имел полукустарный характер и вскоре был закрыт. Но ме сторождения железа Братского района и Илима имеют большое будущее.

Месторождения эти в геологическом отношении очень интересны: они представляют мощные рудные жилы, рассекающие осадочные толщи, и связаны с траппами — серыми изверженными породами, характерными для Средне-Сибирского плоскогорья. В конце палеозойской эры — в перми — на поверхности страны между Леной и Енисеем на огромной площади более миллиона квадратных километров начались вулканические извержения. Те лавы, которые не могли проникнуть на поверхность, внедрились между нижележащими пластами осадочных горных пород в виде пластовых масс в сотни километров длиной. Такие мощные тела траппов, внедренных между пластами осадочных пород, мы в дальнейшем часто встречали на Ангаре.

Я осматривал железорудную жилу и старался, несмотря на непрерывные укусы комаров, возможно подробнее описать все наиболее интересное. Первые дни работы в тайге прихо дится писать в перчатках; дня через три руки привыкают, и можно уже спокойно держать в голых руках, покрытых комарами, записную книжку и карандаш. Но писать без сетки невозможно: мошки лезут в глаза и жалят лицо, а особенно губы, уши и вокруг глаз.

Кони наши, хотя и привычные к местным условиям, относились очень нервно к нападениям насекомых; моя лошадь оттянула повод, начала кататься по земле и раздавила стекло нашего единственного анероида, который лежал в седельной сумке.

Предстоящее путешествие было планировано как плавание вниз по Ангаре с осмотром самой реки и ее притоков. Назад вверх по реке мы не предполагали подниматься, а решили проплыть всю Ангару до устья. Поэтому никто из братских крестьян не хотел ехать с нами на все лето, так как вернуться в Братский острог было для них слишком сложно. Они соглашались доставить нас только через первую группу порогов — до селения Падун. В последний день мне удалось нанять по стоянного рабочего — бывшего политического ссыльного, балтийского моряка, латыша Николая. Небольшого роста, худощавый, рыжеватый, Николай был немногословен и замкнут; в работе он был очень добросовестен и точен. Во время службы в Балтийском флоте Николая арестовали за участие в революционных выступлениях и сослали на Ангару. После революции он не успел еще уехать из места своей ссылки и хотел вместе с нами добраться до железной дороги, чтобы вернуться на родину.

На следующий день, рано утром, мы поплыли вниз по Ангаре. Первый порог, Похмельный находится всего в пяти километрах ниже Братского. Серебренников вывел карбас на середину реки. Ветра не было, и серо-синяя река блестела. Внезапно старик сказал с усмешкой: "Вот и лебеди плещутся!" Впереди, над гладью воды, видны были непрерывные всплески белых гребней. Сердце мое сжалось, и холодок, пробежал по спине: хотя Похмельный порог не считается особенно серьез ным, но все же это был первый порог, который проходила моя первая экспедиция!

К тому же Серебренников умел торжественно обставить сплав по порогу: он больше не шутил, лицо его сделалось неподвижным и серьезным, и никто на карбасе не решался нарушить наступившую тишину. Лоцман, стоя у руля, напряженно вглядывался вперед. Мы были уже в "наплыве" — широком и гладком потоке над порогом. Вот нас подхватило быстрое течение, волны с белыми гребнями начали бить по бортам, и карбас то поднимался, на короткие валы, то падал вниз. Серебренников время от времени властно покрикивал: "А ну-ка, навались, ребятушки!" — и гребцы наваливались что было сил на большие весла. Быстро промелькнул порог — вероятно, не больше одной-двух минут, и нас уже толкают беспорядочные волны "подпорожицы".

Между Похмельным порогом и Падуном мы проплыли еще Пьяный порог и Пьяный Бык; последний представляет только узкий перебор камней, идущий через реку; а Пьяный порог несколько сильнее, чем Похмельный, но на Ангаре также отно сится к порогам средней силы. Николай Спафарий, русский посол, проезжавший в 1675 году в Китай по Ангаре и оставивший любопытные путевые записки, сообщает, почему порог назывался Пьяным: "А именуют порог Пьяным для того, что подле порогу на горах растет коренье пьяное, и для того именуют его Пьяным. А как того коренья человек съест золотник или полтора золотника, и тот человек пьян бывает сутки и шалит пуще пьяного". Это объяснение до сих пор еще бытует на Ангаре. Мне рассказывали лоцманы, что названия были даны казаками, которые у Пьяного порога напились, а у Похмельного опохмелялись.

Двигались по Ангаре мы медленно: надо было изучить геологическое строение обоих берегов реки и многочисленных островов на этом участке. Здесь от Братского до Падуна побы вало уже несколько геологов и притом таких выдающихся, как Черский, Чекановский, Богданович, Ржонсницкий, и все они дали разные схемы строения берегов Ангары. Не геолог, конеч но, улыбнется: неужели нет единого решения и каждый геолог может по-разному представлять себе строение такого небольшого кусочка земли? Но геологические проблемы — не математические задачи: кроме точно изученных участков обнажений, то есть утесов и обрывов, остается промежуточное пространство, площадь которого в зоне тайги в тысячи раз пре вышает площадь обнажений, и задача, какие здесь горные породы и как они залегают, нередко имеет несколько решений. Только многолетний опыт геолога и глубокое знание геологического строения изучаемой страны позволяют ему дать схему, наиболее близкую к действительности.