Владимир Обручев - От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай

В таких подземных селениях (рис. 33) бывают и постоялые дворы, и позднее, путешествуя, мне приходилось ночевать в лёссовой пещере: тут же в соседней пещере помещались и наши животные.

Пещеры служат десятилетиями без ремонта: если свод начинает сдавать и из него вываливаются глыбы, пещеру бросают. Единственный недостаток этих жилищ — при сильных землетрясениях они нередко разрушаются и засыпают своих жильцов. Во время сильного землетрясения в 1920 г. в лёссовой стране провинции Ганьсу погибло несколько сот тысяч обитателей пещер, так как оно случилось ночью.

На третий день езды мы опять увидели Великую стену; это ее южная ветвь, которая тянется вдоль границы провинций Чжили и Шаньси, делая крупные извилины, то по гребню крайних гор перед Великой равниной, то отступая вглубь на уступы плоскогорья, по прежнему поднимаясь на вершины и спускаясь на седловины. Мы миновали ее в воротах Кугуань, где расположена таможенная застава. Подобные заставы имелись в Китае на каждой провинциальной границе и взимали пошлины за ввоз и вывоз товаров. Мой паспорт избавил меня от осмотра обеих повозок. Ворота в Великой стене и здесь расположены очень целесообразно с стратегической точки зрения; дорога идет здесь по тесному ущелью речки, которое стена запирает полностью, так что заставу обойти нельзя.

Уступы плоскогорья, расчлененные на горы, занимают большую половину расстояния между Хуолу и Тайюаньфу, и мы только через три дня после заставы поднялись на высшую часть плоскогорья, достигающую 1100 м. Здесь местность приобрела более плоский рельеф и почти сплошь покрыта толщей лёсса, в которую местами врезаны глубокие овраги. Эта толща везде по склонам разбита на уступы, занятые пашнями. Естественное свойство лёсса образовывать на склонах террасыуступы используется и усиливается человеком, так как ровная поверхность ступеней гораздо удобнее для распашки, чем косогор, а дождевая вода задерживается и впитывается в почву, тогда как на косогорах она стекала бы быстро вниз; террасы отделены друг от друга отвесными обрывами в 1–3 м и, кроме того, ограждены небольшим валиком. Этот остроумный способ китайских земледельцев возможен потому, что лёсс почти во всей толще имеет один и тот же состав плодородной почвы, тогда как у нас при террасировании косогоров пришлось бы часто удалять растительную почву и вскрывать подпочву или даже твердые породы.

Рис. 34. Журавчики (известковые сужения) в лёссе

На высшей части плоскогорья деревьев было уже мало, они попадались только рощицами на кладбищах и у кумирен и порознь на пашнях, так что вид был открытый; на севере и на юге поднимались еще метров на 100–200 плоские вершины; на востоке гряды и группы гор, расчлененных уступов тянулись до горизонта, а на западе врезывались ветви глубокой долины и бесчисленные овраги среди террас лёсса. По этой долине мы спускались два дня, при чем дорога часто пролегала в глубоких дефиле лёсса. В его толще здесь попадались целые горизонты журавчиков (твердых стяжений извести), созданных грунтовой водой и имеющих самые прихотливые формы в виде корней хрена, часто соединенных друг с другом в целую сеть (рис. 34).

На одном из ночлегов на этом спуске наши извозчики меняли оси у телег. Как это ни странно, но на дорогах в следующей к западу части провинции Шаньси колеи были шире, чем на дорогах, пройденных нами из Пекина; поэтому нужно было раздвигать колеса телег, так как иначе одно колесо ехало бы по выбитой, колее дороги, а другое — вне ее и животным было бы труднее тащить телегу. Это раздвигание колес достигалось переменой осей у телег, и на постоялом дворе мы видели целую коллекцию осей с надписями имен их владельцев. На обратном пути каждый возчик находил свою ось и снова производил смену, которая избавляла от смены экипажей.

Спустившись на дно обширной долины, которая отделяет восточное плоскогорие Шаньси от западного, мы повернули к городу Тайюаньфу, где предстояла смена повозок, служивших нам 16 дней, на вьючных животных. Ради этого пришлось устроить дневку, которую я использовал, чтобы посетить итальянскую католическую миссию в надежде найти переводчикакитайца, знающего пофранцузски. Но я опять обманулся: среди христиан переводчика не нашлось, и приходилось продолжать путь, не имея возможности беседовать с населением.

Из Тайюаньфу мы выехали вьючным караваном; багаж, привязанный к лесенкам, повезли мулы, я ехал верхом на муле, посредник и Цоктоев — на ослах, а два погонщика при вьюках шли пешком. Но так как вскоре начиналась никем еще не исследованная местность, т. е. систематическая работа для меня, то переходы приходилось делать не такие большие, как при езде в телегах, именно от 20 до 30 км, редко больше. Три дня мы ехали по долине между плоскогориями, густо населенной и сплошь возделанной; селения и городки попадались часто, рощи кладбищ и кумирен, деревья на межах пашен оживляли пейзаж.

На межах китайцы большею частью сажают деревья ивы и постоянно обрезают ветви до значительной высоты, употребляя их на плетение корзин, которые служат для перевозки угля и других грузов. Из прутьев же плетут большие сосуды в 2–3 ведра емкости и более. Эти сосуды обливают какимто черным лаком и получают посуду, в которой хранят и перевозят жидкости — водку, рисовое вино, масло, а также соленые овощи.

С запада вдоль дороги тянулись обрывы западного плоскогорня, также расчлененного на горные гряды с зубчатым гребнем, сложенные из каменноугольной свиты. В ущельях коегде находились угольные копи, и на ночлегах в гостиницах не было недостатка в топливе из описанных угольноглиняных шариков. Благодаря моему китайскому костюму уличная толпа не обращала на меня большого внимания, принимая меня за миссионера, к виду которого китайцы привыкли. Изредка только приходилось слышать произнесенный громко или вполголоса эпитет янгуйцзе, т. е. заморский чорт, как называют европейцев, даже не желая их обругать, а по привычке, вместо янжен, т. е. заморский человек, иностранец. На постоялых дворах любопытные иногда заходили в отведенную мне комнату, наблюдали, как я пью чай, как и чем пишу, но вели себя не назойливо; их особенно удивляло, зачем я собираю камни. О геологии они, конечно, не имели понятия, а при незнании языка объяснять значение ее было невозможно. Поэтому я говорил, что в нашей стране таких сортов камня нет, и я собираю их, чтобы посеять дома. Это было им понятно и даже льстило их патриотизму.

Если любопытных набиралось слишком много, Цоктоев их выпроваживал. При наличии в комнате окна, конечно, заклеенного бумагой, в последней скоро оказывалось много дырочек, незаметно проделываемых языком, и через каждую смотрел чейнибудь глаз.