В. Емельянов - В. В. Емельянов РИТУАЛ В ДРЕВНЕЙ МЕСОПОТАМИИ

Помимо основных терминов, эквивалентных понятию «ритуал», в аккадском языке существуют слова–заместители, указывающие на некую работу, которая должна делаться для богов. Все эти слова связаны с глаголами действия. Это зпишту (от глагола «работать, делать что–либо»), шипру, дуллу (или дуллу та или «работа на бога») от глаголов с аналогичным значением, и переводятся они русскими словами «обряд», «действо», «магия». Аналогичное значение имеют и слово киккитту (от шумерского кид з –кид з, аккадский синоним эпигиту ), и слово кидуду (от шумерского ки–ду, буквально «хождение (по) земле»). Реже встречается мелулу — «игра» — слово, используемое для обозначения праздничных игрищ, сопровождаемых плясками. Причем можно заметить, что если слово парцу фигурирует в торжественно–парадной стилистике общегосударственных ритуалов, а риксу встречается в основном в текстах научно–описательного характера, то шипру или дуллу зачастую употребляются в текстах более низкого стиля, далеких от воспевания царской власти, например в заговорах против ведьм (1, 150–174; 2).

Что говорили о ритуале сами древние шумеры или ассирийцы? Почти ничего. Ритуал не мог быть темой для обсуждения, поскольку в его необходимости, в его созидательной и просветительской роли никто не сомневался. Призыв соблюдать обряды предков, чтить богов жертвами был механически повторяемым назиданием, спорить с которым никто и не собирался. Так, в шумерском назидательном тексте «Премудрые советы» сказано: «Своих жертвоприношений не избегай — твои молитвы поднимаются к небу (?)» (3, 423), Как мы знаем из текстов о нисхождении богов в мир мертвых, его ритуалами не может пренебречь даже своевольная богиня Инанна, тем более неизбежны они для входящих туда правителей — от Гильгамеша до Ур–Намму. Нежелание соблюдать эти обряды привело слугу Гильгамеша Энкиду к преждевременному и вечному заточению в загробном мире.

В шумерское время и в благополучные годы вавилонской истории ритуал нужно было знать и неукоснительно соблюдать, о смысле ритуальных действий никто тогда не задумывался. Однако в кризисные для месопотамской истории времена общество начинало укорять себя за недостаточное внимание к богам и установленным ими обрядам и особенно строго спрашивало со своих правителей, обвиняя их в отсутствии благочестия. По мере ухудшения обстановки в стране и личной жизни большинства членов общества некоторые представители элиты вовсе разуверились в эффективности ритуалов. В таких аккадских текстах, как «Вавилонская теодицея» и «Диалог о благе», герои не знают, как восстановить прежнее благоприятное положение вещей; они то желают усилить свое благочестие, то отчаиваются найти контакт с богом через обряды, полагая, что люди и. боги давно разошлись в своих интересах и перестали понимать друг друга. Один из героев «Вавилонской теодицеи», разочарованный в жизни человек, так выражает эту мысль: «Идут дорогой успеха те, кто не ищет бога, / Ослабли и захирели молившиеся богине». Его друг надеется, что с помощью обрядов можно будет вернуть расположение божеств: «Не соблюдать обряды богов ты возжелал в своем сердце, / Обряды богини истинные ты презираешь, / Точно средина небес, мысли богов далеко; <���…> / Замыслы их для людей недоступные (4, 237–238). «Диалог о благе» весь пронизан антиритуальным пафосом: «Приучишь ли ты своего бога ходить за тобой как собака, раз он требует от тебя то обрядов, то послушанья, то еще чего–то!» (5, 207). Его суть в том, что никакое позитивное действие не имеет одного предопределенного последствия, а значит, нет такого действия, которое могло бы обеспечить человеку гарантированное благо. Действие господина здесь заперто рассудком раба, и рассудок этот неизменно приводит к воздержанию от действия. А воздержание от действия для вавилонского человека оказалось просто воздержанием от жизни, поскольку недеяние индуса и богоискательство иудея были недоступны для архаичной культуры Южного Двуречья (см. далее). Напротив, элита благополучной в то время Ассирии возлагала на ритуал большие надежды; среди рекомендаций жрецов и астрологов царям обязательно значатся обряды, необходимые для победы в очередной войне.

Жрецы, проводившие ритуал, состояли на государственной службе или на службе у вельможи, с которым заключалось временное соглашение и оговаривались условия сотрудничества. Эти жрецы одновременно выполняли функции храмовых священников и магов–экзорцистов. Среди них назовем такие должности, как ашипу, машмашшу (маги–целители), бару (гадатель), рамку (окропитель), пашишу (умаститель). Жрецом мог быть только человек, сочетавший в себе физическое, интеллектуальное и моральное совершенство. К статуе бога не допускались инвалиды, люди с волосами на теле и голове, с незажившими ранами (кровь в Месопотамии была табуирована), воры и должники, преступники, осужденные по закону (о «подменном царе» в связи с этим см. в части 3), непосвященные в тайны данного конкретного ритуала. Высоко ценилась образованность жреца. В шумерское время жрецы получали традиционное образование при храме, основанное на устной передаче знаний от посвященного к ученику. Но в вавилонском и ассирийском обществе жрецы уже были грамотны, они могли составлять гороскопы для царей и учебные пособия для желающих пойти по их стопам.

До наших дней дошел бесценный документ, вводящий современного человека в подлинные представления вавилонян и ассирийцев о ритуально–магической деятельности жречества. Это текст небольшого объема, условно названный «Ассирийский учебник магов» и представляющий собой перечень всех знаний и умений мага. Он был записан в Ниневии в VII в. и был впервые издан Э. Эбслингом в составе ассирийских религиозных текстов в 1915 г. Составителем текста, как видно из колофона, был человек весьма известный в Ассирии — маг Кицир-Набу, сын Шамаш–ибни, мага храма Эшара, знаменитый своими заговорами медицинского характера [8] В частности, Кидир–Haбy является автором колыбельной–заговора с рецептом по успокоению младенца. Текст в переводе В. К, Шилейко можно прочесть в «Житель потемок прочь из потемок» (Колыбельная песня–заговор из Анцура) //Я открою тебе сокровенное слово. М., 1981. С. 201–202. . Текст носит примечательный заголовок Реше ишкари машмашути «Заглавия магических текстов». Аккадское слово ишкару означает одновременно «история, текст» и «дело, действием, поэтому имеет смысл интерпретировать название текста как перечень всех действий и слов, которые нужно произносить во время этих действий. Это не учебник, а скорее памятка начинающему магу, если еще точнее — должностная инструкция, напоминающая о круге знаний и обязанностей, определяющих служебное соответствие жреца и мага. Итак, вот этот текст.