Анна Сергеева-Клятис - Русский модернизм и его наследие: Коллективная монография в честь 70-летия Н. А. Богомолова

Скучно мне, скучно безумно, а главное, тоскливо.

Читаю не особенно много, жара отбивает всякое желание. Надо заниматься математикой, но безумно лень, до ужаса стал ленив!

Ты ведь слышал, вероятно, что я собираюсь держать экзамен в Инженерное училище?

Вчера, к моему удивлению, получил письмо от Пастухова 191, его самочувствие моральное не особенно хорошо, это я сужу по общему тону его письма.. <���две точки – так! – Е. К. >

А как Ты себя теперь чувствуешь, как твое здоровье? Я думаю, тоже с трудом выносишь духоту. Да ведь еще в Петербурге!

Что у тебя произошло с Канегиссером 192<���так!>?

Как живет Кузмин, что поделывает, пишет ли сейчас что либо <���так!> новое?

Меня все интересует судьба Твоего рассказа 193; еще ничего о нем Тебе неизвестно?

Сейчас я очень плохо себя чувствую и хожу злой при злой <���так!>, меня даже здесь все начинают бояться. Развлечений здесь, в Келломяках, абсолютно никаких, знакомых тоже никого нет, в общем, прямо таки трагично. Пиши, милуся, что Ты поделываешь, как проводишь время, напиши, что делает Михаил Ал<���ексеевич>.

Послушай, Ты читал Оскара «Пастор <���так!> и служка» 194?

Я нигде не могу достать его.

Милый, у меня к Тебе есть приогромная <���так!> просьба: если есть у Тебя Гнев Диониса 195, и если он Тебе не нужен, то не можешь ли переслать его <���зачеркнуто: зак> бандеролью? Я Тебе пришлю марками стоимость пересылки. Если это Тебя не затруднит, то я очень буду благодарен.

Отвечай возможно скорее. Жду Твоего письма.

Всего милого пока. Целую и целую. Любящий Тебя Твой

P. S. Привет сердечный Михаилу Алексеевичу

В число ближайших Кузмину людей входила Анна Радлова 196, вследствие этого и Юр. Юркун стал частью ее круга.

В альбоме Анны Радловой 197он поместил два своих рисунка (л. 7 и л. 8). Рисунок на л. 7 сопровождается подписью:

С нежностью и любовью

Дорогой Анне Дмитриевне

Радловой

Юр. Юркун

1929 г.

26 Декабря

В мае 1921 года Юркун записал в альбом:

В дни всевозможных революций и анархического произвола, самоуправлений и самоутверждений Вы пришли тем не менее самым из законнейших поэтов-творцов.

Вас узнали, услышали и Вам обрадовались те, для которых Ваш голос и подлинные творческие слова не только не были чужды, но прозвучали большой радостью.

Те, которые не затерялись и не растеряли сами своей души, не помрачились веры, глаз и слуха, будут и впредь с благодарностью и трепетом внимать Вам.

А до остальных какое дело Вам, раз они трупы?

Под этой записью А. Радлова вклеила фотографию Юркуна, более позднюю, чем запись, – 1934 года 200.

В этом страстном обращении Юркуна к А. Радловой очевидны текстовые параллели со статьей М. Кузмина «Голос поэта» 201, по поводу вышедшей в конце 1920 года книги стихов А. Радловой «Корабли» 202. Ср.:

Юркун: «самым из законнейших поэтов» – Кузмин: «Книгой „Корабли“ А. Радлова вступила полноправно и законно в семью больших современных лириков» (145 203);

Юркун: «Ваш голос » – Кузмин: « Голос поэта окреп, стал смел и гибок, значителен, не потеряв, а словно еще углубив, мужественную нежность. Кстати, саму Радлову преследует этот густой, тревожный голос » (144; «новый» голос А. Радловой вообще лейтмотив статьи Кузмина);

Юркун: «подлинные творческие слова не только не были чужды, но прозвучали большой радостью ; с благодарностью и трепетом внимать Вам» – Кузмин: «о „Кораблях“, которые привезут волнение и подлинный трепет и чистую радость » (144);

Юркун: «не растеряли сами своей души » – Кузмин: «внутренних достижениях живой и глубокой души » (144).

Такое единодушие в отношении к А. Радловой и ее стихам, как и во многих других случаях, – следствие уже не раз отмечавшихся общих литературных и человеческих симпатий Кузмина и Юркуна. Впрочем, и после смерти Кузмина Юркун чувствовал глубокую связь с А. Радловой, что видно из его писем к ней 1936 года 204.

Знакомство Юркуна и Кузмина с Э. Голлербахом произошло, скорее всего, в первые послереволюционные годы 205.

В июне 1919 года М. Кузмин оставил в одном из альбомов Э. Голлербаха, помеченном владельцем как «№ 2», такую запись:

Не справедливости ждем

мы, а великодушия и благости

в них спасенье

М. Кузмин

1919 Июнь 206.

Запись Кузмина попала, так сказать, в «розановский контекст» у Голлербаха. Начиная этот свой альбом, он вклеил на первом листе письмо к нему В. В. Розанова, сопроводив по правому краю примечанием:

Отрывок из письма Василия Васильевича Розанова

(письмо XXIII-е, 8 августа 1918 г., из Сергиева Посада)

___________________________

р. 20 апреля (2 мая н. ст.) 1856 г., + 23 янв. (5 февр.) 1919 г. в среду, в ½ 1 ч. дня.

Письмо Розанова – про книгу Голлербаха о нем 207. «Как я благодарен Вам за конкретизм» 208, – так оно начинается. И далее Розанов отмечает оригинальный для подобного жанра прием Голлербаха: «И – это Ваш дух, прелестный дух: сопровождать „стихами поэтов“. Как улучшилсяя и от Брюс<���ова>, и от Верлена» 209.

На листе 7 оставила недатированную запись Любовь Мурахина-Аксенова, чьи воспоминания о Розанове напечатаны в книге Голлербаха.

Кажется возможным предположить, что Кузмин написал свой афоризм о справедливости 210, отчасти ориентируясь на предыдущие автографы, так или иначе связанные с Розановым 211.

Годом позже в альбом Голлербаха сделал запись Юркун:

Мгновения, мгновения! О чудовище, изуродованная ложью блядь. В тебе видят все без очков, без пенснэ и моноклей нагую задницу истины.

Многие прекрасные стремления, идеи, замыслы дробятся и развеваются пылью благодаря твоей лживости.

Немногие только могут противиться твоим грубо подмалеванным румянцам, сурьмилу и вздорной парфюмерии, и о сколь многие гибнут, доводя до полнейшаго праха и банкротства сокровища своего ума, гения и духа.

Из одного смешного желания побыть с тобою вместе, глотая пыль и пудру, отряхаемую с твоих юбок (и т. д.)

Юр. Юркун

лѣто 920 г. 212.

Запись выглядит как отрывок из какого-то более длинного текста. Появляется соблазн принять ее за фрагмент романа Юркуна «Туманный город» (или «Туман за решеткой»), считающегося на сегодняшний день утраченным 213. Как известно, художник В. Милашевский «задался фантастической целью»: «восстановить осенью 1968 года, через сорок восемь лет, исчезнувший роман моего друга» 214. Сочинение Милашевского – собственно, сам роман «Нелли» – перемежается вставками из жизни и дневников автора – «Псевдо-Юркуна». И в этой («авто»)биографической канве романа Милашевский пытался воссоздать именно атмосферу лета 1920 года – того периода, которым помечена и запись Юркуна в альбоме Голлербаха.