Борис Жолус - Мир глазами военно-морского гигиениста

Радиационные последствия испытания: «Практически полный камуфлет». В переводе с французского камуфлет означает: 1) разрыв артиллерийского снаряда, авиабомбы, мины под землёй без образования воронки; 2) неприятная неожиданность, подвох, неприятность. Для меня лично больше подошло второе. По указанию ВРИО командира – начальника полигона начальник медицинской службы отдаёт мне распоряжение: подготовить аппаратуру для исследования воздуха на сероводород в зоне А. Вертолёт вылетает через 3 часа.

Полёт проходил нормально, если не считать, что при подлете к посёлку Южный снежный заряд ухудшил видимость и вертолёт чуть не сел на столб.

Несмотря на лёгкий ветерок, в посёлке ощущался запах тухлых яиц – сероводород. С начальником экспедиции, он же старший руководитель буровых работ (бурение очередной скважины под заряд проводилось по ранее намеченному плану), согласовал выезд к месту выхода из-под земли сероводорода для отбора проб.

Единственный медицинский работник гарнизона – фельдшер – жена командира роты военных строителей сообщила, что на приём к врачу записалось несколько человек. В вертолёте со мной было несколько пассажиров, и весть о прилёте в гарнизон врача, старшего лейтенанта – разошлась быстро. Приём назначил на утро следующего дня.

Вечером при свете фар мощного бульдозера «Челябинец» с начальником экспедиции двинулись к месту проведенного взрыва. Удивительно, как бульдозерист ориентировался в маршруте. Дорогу перемело сугробами, по открытым участкам текла поземка. Доехали. Вышли из кабины. С футбольной камерой и насосом подошёл ближе к месту выхода газа, как мне его называли «трещина». Отобрал пробу. На обратном пути увидел, что моего спутника рвет. Страшных мыслей не было. Поехали в посёлок.

В быту до сих пор алкоголю отводят роль радиопротектора. Рассказывают, что на испытаниях первых атомных подводных лодок спирт на них был в свободном доступе. Научных данных о радиопротекторных свойствах спирта не встречал, а в алкоголизации подводников не сомневаюсь.

Тем не менее, начальник экспедиции не отказался выпить привезенного мной спирта. Для исследований он не требовался, поэтому бутылка опустошилась без ущерба для науки и практики. Погода ухудшилась, но до места жительства нового знакомого было недалеко, попросил его отзвониться. Дошёл нормально, белых медведей не встретил.

После согревания футбольной камеры произвёл измерение концентрации сероводорода с помощью прибора УГ-2 и индикаторных трубок. Концентрация H 2S в пробе превышала ПДК для населенных мест более чем в 200 раз. Нужно отметить, что уравнивания давления пробы воздуха в камере до нормального – не проводилось. Лег спать, завтра врачебный приём.

Один из пришедших на приём – солдат-строитель. Диагноз: панариций концевой фаланги пальца кисти. Созревший панариций нужно оперировать. Сестра подготовила всё необходимое. Ввожу новокаин (проводниковая анестезия), больной со стула начинает сползать, теряет сознание. Вот тут-то перед глазами замелькал мой красный диплом. Как говорится, слава Богу, оказался не анафилактический шок, а банальный обморок. Отходили бедолагу. Операцию провёл, но уже больного уложил на стол. Все обошлось.

По возвращении в «Белушку» был вызван к ИО начальника гарнизона капитану первого ранга Шарапову. Доложил. На кого был рассчитан вопрос, до сих пор не знаю: «Может, приостанавливать проведение работ в поселке Южный?». Старший лейтенант медслужбы ответил, что такое решение принимается Советом Министров СССР. Я не без смелости сказал временному руководителю полигона, что женщинам и детям там делать нечего. Попытка выклянчить под это мероприятие учёбу на академических курсах была отвергнута напрочь с предупреждением о неразглашении известного.

Позднее, когда описывал этот факт для получения статуса участника испытаний ЯО, комиссия отклонила рапорт-заявление. Судя по всему, никто меня приказом в посёлке Южный не командировал. До сих пор непонятно, от какого испытания треснула земля. Известно одно: сера в сероводороде была активной (S32), период полураспада 36 дней, критический орган – лёгкие.

Лечебная работа на Новой Земле состояла из дежурств по гарнизону, фактически – это скорая помощь. Из запомнившихся фактов: правильный диагноз и транспортировка в госпиталь подполковника авиации Абейкова – 39 лет, желудочная форма инфаркта миокарда; своевременная доставка в госпиталь прострелившего себя на посту матроса – остался жив; доставка матроса (дояр на ферме) с оторванной кистью (сотоварищ вручил ему подожжённую толовую шашку за отказ угостить молоком); снятие у матроса отёка Квинке после вакцинации от гриппа.

Вызывался как дежурный к роженице, но успел довести в госпиталь. При этом женщина успокаивала меня, а не я её, так как имела опыт, роды намечались третьи. Тягостное воспоминание вызывает смерть водителя санитарного УАЗа от отравления угарным газом в гараже (не госпиталя). В морге крысы обезобразили ему лицо. Увезли в Таджикистан в закрытом цинковом гробу.

В комнате на двоих, считавшейся лучшей в плане размещения офицеров, мы с моим соседом Николаем Макаровым поддерживали чистоту и порядок. На окне у нас висели привезенные мной шторы.

Стол всегда был чистым, покрытым скатертью, готовым к работе. На стене висела книжная полка, а под ней сделанный нашими руками бар, в котором, конечно, было пустовато, но красивые пустые бутылки содержались. На боковую стенку книжной полки я вывешивал бумажные листы с крупно написанными английскими словами и их транскрипциями, чтобы перед сном прочитывать и запоминать, увеличивать словарный запас.

Как-то командир полигона контр-адмирал Миненко делал обход помещений общежитий. Сначала он попал в комнату четырех офицеров-строителей, в которой царил бардак. Отругав жителей, зашел и к нам. «Ну вот, можно же по-человечески жить» – была его оценка наших холостяцких условий размещения.

В одну из командировок на Большую Землю, а цель их была в сопровождении уволенных (демобилизованных) военнослужащих срочной службы до Архангельска, решил заехать в Ленинград и определиться с дальнейшей работой. Официально являясь токсикологом, считал, что помочь мне в плане науки могут на кафедре военной токсикологии и медицинской защиты.

Там меня выслушал один из опытных преподавателей и на основе моего рассказа, где я служу и чем могу «продвигать» науку, решил, что я ближе всего в этом плане нахожусь к военно-морской гигиене. С тем он и повёл меня на кафедру военно-морской и радиационной гигиены. В то время обе кафедры располагались в здании на Клинической улице.

К моей удаче мы сразу попали к начальнику кафедры ВМРГ – полковнику медслужбы профессору Алфимову Николаю Николаевичу (1923–2006), который также заслушал меня и сразу же предложил тему кандидатской диссертации: Гигиеническая характеристика условий службы в береговых частях ВМФ на Крайнем Севере. И, в общем, это было правильно как в плане проблематики кафедры, так и моих научных возможностей.