Павел Рахшмир - Князь Меттерних: человек и политик

Правда, к другому корифею дипломатии того же времени, Талейрану, Писарев относится еще суровее: «Талейран еще более Меттерниха пуст и мелочен и еще менее Меттерниха способен от отдельных фактов возвышаться до общих идей» [22] Там же. . Для Писарева австрийский канцлер – типичный и отнюдь не худший представитель мира династической кабинетной дипломатии, которому российский демократ выносит жесткий и безапелляционный приговор: «Сходство тогдашних государственных людей с князем Меттернихом заключалось в том, что большая часть из них разделяла все его недостатки, не обладая мелкой изворотливостью и изобретательностью. Никто из тогдашних дипломатов не был специально приготовлен к своему делу; все они поступали на свои места или по праву рождения или по придворным заслугам; все они держались на своих высоких местах закулисными средствами, не имеющими ничего общего с государственной мудростью» [23] Там же. С. 588. . Австрийский же канцлер «душой и телом принадлежал к их лагерю, стоял с ними под одним знаменем и обнаруживал при этом такую проницательность, догадливость и усердную предусмотрительность, которою не могли не дорожить все остальные деятели. О великих народных и человеческих интересах никто из них и не думал» [24] Там же. .

Однако последующая история дала достаточно примеров того, что радетели за «народные» интересы на дипломатическом поприще оказываются для народов (своих и чужих) неизмеримо опаснее, чем поборники династической дипломатии. Кроме того, поклонник тургеневского Базарова явно не учел, что степень подготовки к дипломатической деятельности у аристократов, даже любителей, была весьма высока благодаря домашнему воспитанию, традициям, знанию языков, врожденной светскости. Стоит вспомнить и об университетском образовании, причем весьма качественном, и у Меттерниха, и у Талейрана.

В сравнении с язвительно-критическим произведением Д. И. Писарева биография Меттерниха, написанная X. Г. Раковским, выдержана в более объективных тонах, хотя ее герою выносится аналогичный вердикт. Место князя в серии «Жизнь замечательных людей», по мнению Раковского, неоспоримо: «Очевидно, что нельзя назвать обыкновенным человеком государственного деятеля, сумевшего в течение тридцати восьми лет не только поддерживать влияние такого шаткого государства, как Австрия, но и сделаться фактическим руководителем политики всей Европы» [25] Ришелье. Мирабо. Наполеон. Меттерних. Гарибальди. СПб., 1996. С. 257. . Отмечены и сильные стороны личности Меттерниха, помогавшие ему в политической деятельности: «Сюда прежде всего относится его проницательность. Он отлично понимал людей. Он не мог оценивать их деятельности с точки зрения прогресса, в который не верил, но проникал в их намерения и побуждения» [26] Там же. С. 265. . Правда, в конечном счете Меттерних изображен проводником близорукой политики, сводившейся к девизу французской аристократии XVIII в.: «После нас – хоть потоп». «Целью политики в течение всей жизни, – писал Раковский о князе, – он ставил сохранение внешнего спокойствия, а что это могло повести к гибели Австрии, такое соображение не входило в его расчеты. Он воображал, что мира хватит на его век; а после его смерти – хоть потоп!» [27] Там же. С. 362. .

В изображении российских историков официозного толка Меттерних представал личностью, в которой причудливым образом соединялись пустота, тщеславие и коварство. Особый упор делался на то обстоятельство, что австрийцу удавалось одурманить честных и благородных российских императоров, использовать их в собственных корыстных интересах. «Меттерних думал спасти погибший, по его мнению, мир мелочными интригами, болтовней и обычной своей суетливостью» [28] Надлер В. К. Меттерних и Европейская реакция. Харьков, 1882. С. 212. , – писал В. К. Надлер. Выдвинул он и традиционное обвинение: «Как бессовестно эксплуатировал Меттерних благородного, но слабого Александра для своих австрийских целей» [29] Там же. С. 189. .

Глубже и интереснее интерпретация Меттерниха, предложенная А. Д. Градовским. Он не отказывает князю ни в государственном разуме, ни в политическом искусстве, ни в наличии последовательного политического курса: «Князь Меттерних был человек весьма проницательный, и многие его замечания являются поистине пророческими; он был последователен, поскольку это зависело от него; он был настойчив, поскольку ему позволяли средства» [30] Градовский А. Д. Соб. соч. СПб., 1899. Т. 3. С. 547. . «Время, – писал российский ученый о Меттернихе, – было над ним бессильно. Совершались революции, падали династии, новые учения овладевали умами, новые потребности и стремления возникали со всех сторон – он оставался верен себе» [31] Там же. .

В порхающем по салонам грансеньоре Градовский сумел распознать незаурядного государственного мужа с собственной политической философией. Он даже вступил по этому поводу в полемику с Надлером: «Документы, обнародованные теперь, показывают, что Меттерних вовсе не был таким "легкомысленным и ленивым" человеком, каким его обыкновенно выставляли. В этом отношении мы не можем согласиться с г. Надлером, отдавая полную честь его прекрасному труду» [32] Там же. С. 557. .

Главную слабость политической философии Меттерниха и его «системы» Градовский видит в жесткой дихотомии. Для князя существуют только силы разрушения и сохранения, соответственно зла и добра, причем "зло" представлялось ему самому неизбежным. Канцлеру приходилось тратить силы исключительно на то, чтобы оттянуть неотвратимый крах. Деятельность такого рода, считал Градовский, «очевидно должна была привести к "пустоте", так как в ней не было ничего творческого и жизненного. Более плодотворною была бы, вероятно, деятельность, направленная к сочетанию исторических начал государств с новыми потребностями, разумными и законными, иначе говоря, к обновлению государственного устройства» [33] Там же. С. 568. . Вполне естественно предположить, что между "сохранением" и "разрушением" есть нечто третье, очень важное, в истории и в жизни, но всегда как-то ускользающее от политиков, подобных Меттерниху» [34] Там же. С. 613 .

Между тем мировоззренческая и стратегическая дихотомия соседствовала у Меттерниха с умеренностью, отвращением к крайностям как в жизни, так и в дипломатической практике. В письме своему ближайшему соратнику Ф. Генцу князь даже говорил о своей «повседневной борьбе против ультра всякого рода» [35] Maximen des Fürsten Metternich. Herausgegben von Breycha-Vauthier A. Graz; Wien; Köln, 1964. S. 78. . Конечно, Меттерних преувеличивал; порой он сам склонялся к позиции ультра. Однако в целом жесткость его стратегических установок почти всегда смягчалась тактической гибкостью.