И. Ярмизин - Средневековье: забытая история Запада. Том 1. События и люди

Даже самые крупные города в подавляющем большинстве по современным меркам были ничтожны. В Лондоне и в конце XIV века жило всего 35 тысяч человек. В Йорке – чуть более 10 тысяч, еще в пяти городах Англии 5—10 тысяч. Все остальные были значительно меньше! В огромной Священной Римской империи лишь полтора десятка городов имели размер Йорка. Самым большим был Регенсбург, – он насчитывал около 25 тысяч. На этом фоне Париж с его 100 тысячами населения в начале XIII века и 200 тысячами в начале XIV-го кажется просто монстром. Но следом за ним шли Гент и Монпелье с 40 тысячами населения, потом Тулуза с 25 тысячами, а дальше… Обычные города представляли собой всего лишь небольшие рыночные местечки с сотнями, в лучшем случае тысячами жителей.

Одна из причин такого безлюдья – фантастическая смертность: из десяти родившихся семеро умирали еще в младенчестве! Что говорить о простонародье, если даже у высшей аристократии, к примеру, у королевы Бланки Кастильской (а это уже XIII век) из 11 детей умерло четверо.

Но, несмотря на малолюдность, плотность населения в городах была не ниже нынешней. Почему? Все очень просто. Их площадь была крайне незначительной. Не было широких проспектов, их заменяли узенькие кривые проходы между домами. Не было огромных торгово-развлекательных центров, скверов и парков, стадионов. Не было даже магазинов и аптек. Отсутствовала вся жизненно необходимая инфраструктура. Так что Париж в XIII в. занимал около 380 га, Лондон в XIV в. – около 290 га, а подавляющее большинство городов – всего несколько десятков гектаров (Тулон, например, в XIII в. имел площадь 18 га, – меньше очень среднего по размерам современного завода).

Города чаще всего представляли собой остатки античных поселений, в которых жили священники, воины, ремесленники. «Внутри» они состояли из узких улиц, темных, лишенных свежего воздуха и солнечного света, без какого-либо дорожного покрытия. Ведь даже в Париже мостовые появились только в XII веке, после того как власти обязали каждого горожанина замостить улицу перед домом (т.е. «тротуар» состоял из десятков или сотен разномастных «заплаток»). К XIV веку то же самое сделали и жители других французских городов, где в то же время появились и водосточные канавы. Но, например, в Аугсбурге мостовых и тротуаров не было до XV в.

А в VIII – XI вв., да и позже, в смрадном чаду грязных, не мощеных городов, на месте нынешних роскошных и супердорогих мест, вроде Марсового поля в Париже или Вестминстера в Лондоне, была непролазная грязь, слонялись свиньи и другая домашняя скотина (нередко их специально выпускали попастись, чтобы естественным образом избавиться от помоев, выплеснутых горожанами из своих жилищ) 12 12 Это вполне могли быть и свиньи, принадлежащие монахам ордена святого Антония (его устав папа Урбан II утвердил на знаменитом соборе в Клермоне в ноябре 1095 года). В нем за орденом официально закреплялась привилегия свободного выпаса свинок на улицах городов. Свинина была необходима для кормления больных в многочисленных госпиталях антонитов. Каждому животному для отличия вешали на шею колокольчик, – символ ордена. . Чтобы представить себе размеры поселений того времени, достаточно сказать, что холм св. Женевьевы – самый центр нынешнего Парижа – был тогда всего лишь пригородом.

Улицы в городах не имели названий, дома – номеров, а люди – фамилий. Вместо этого на строениях рисовали щиты с красным медведем, волком, полумесяцем, золотым мечом или еще каким-нибудь символом. Тем и отличали. Кроме того, каждый дом как-нибудь назывался. Обычно так же, как и его хозяин. Отсюда и произошла немалая часть нынешних европейских фамилий. Тут мы опять имеем дело с радикальным отличием мировосприятия средневекового человека от современного: вместо бездушных цифр – «личностное» отношение. Каждый дом имел имя собственное, равно как и колокол и даже какая-нибудь темница. Почему? Просто весь мир одушевлен. Что-то (кто-то) в большей степени, а что-то – в меньшей, но ничего не воспринималось всего лишь как бездушный предмет, противостоящий человеку.

Почти всегда ремесленники одного цеха или купцы, торговавшие однородным товаром, жили на одних и тех же улицах, образуя товарищества, – богоугодные братства, имевшие свой устав, хоругвь и покровителя. Последний защищал купцов и ремесленников от притеснителей.

Полицейских в то время не существовало, поэтому жители сами контролировали ситуацию, для чего в определенное время выходили из дома с зажженными смоляными факелами Вечером, после удара колокола, наступали «запрещенные часы», в домах гасили огонь, городские ворота запирались и жизнь замирала. Летом – в 9 вечера, а зимой – еще раньше, с наступлением темноты. Иначе можно было попасть под арест как «ночной бродяга». Из дома выходили лишь в случае крайней необходимости. И не только из-за «лихих» людей. На улицах в дождливое время бывало столь грязно, что по ним было возможно передвигаться или верхом или на ходулях. Больше никак. Сырость была так велика, что ржавчина моментально покрывала железо на дверях и окнах. Смрадные испарения порождали и распространяли страшные болезни, преимущественно проказу.

Сырость дополнялась пожарами, – вечными спутниками открытого огня, настоящим бичом средневековых городов. Например, Руан только в 1200—1225 годах сгорал шесть раз, – в среднем раз в четыре года! Чтобы как-то препятствовать этой напасти, дома ставили перпендикулярно улице, хотя проблемы это не решало. Положение усугублялось отсутствием пожарных. Существовали, конечно, дозоры и ночные сторожа, но часто не было водоемов, что делало тщетными все усилия. Из страха перед огнем умышленный поджог стога, хлева, любого строения приравнивали к «преступлению с пролитием крови», за что следовало строгое наказание: виновников заколачивали в бочки и сжигали. По принципу «око за око, зуб за зуб».

В те годы город и природа не противопоставлялись друг другу. До создания техносферы было еще очень далеко, а потому городская стена вилась меж полей, прекрасных садов и виноградников. В самом городе явственно чувствовалась смена времен года, свежесть наступления весны и холодные зимние сумерки. Связь человека и природы ощущалась непрерывно. Нередко даже короли и герцоги проводили свои торжественные ассамблеи за оградой, на ее лоне. Например, Людовик Святой любил творить правосудие, не во дворце или суде, а в Венсенском лесу. Он лежал на ковре под огромным дубом, «одетый в тунику, грубого сукна безрукавку и плащ, свисавший до черных сандалий».

Такое тесное сосуществование с миром мы видим, например, в старейшем описании Лондона, сделанном в конце XII века: «На востоке высится большая и мощная королевская цитадель (Тауэр), внутренний двор и стены которой воздвигнуты на глубоком фундаменте, скрепленном раствором на крови животных. На западе находятся два хорошо укрепленных замка, а стены города высокие и толстые, с семью двойными воротами и на севере укреплены через равные промежутки башнями. Подобным образом и с юга Лондон был укреплен стенами и башнями, но большая река Темза, изобильная рыбой, своими приливами и отливами незаметно в течение долгого времени подмыла и разрушила стены. Также на западе над рекой возвышается королевский дворец – здание несравненное, с крепостным валом и укреплениями.